вытянутой правой руке.
Впереди рубились ватажники – Кривой не смог сразу распознать, все ли еще живы.
Дед схватил наконец рогатину и прыгнул к Дылде: тот, прижатый к саням, отмахивался мечом сразу от двоих и уже пропустил удар в левую руку. Ватажник ревел, но в голосе его теперь не ярость звучала, а отчаяние: понимал Дылда, что не выпустят его отсюда, добьют и бросят на окровавленный снег. Удар. Еще удар – этот он парировал, а следующий снова пришелся в левую руку, пробил мякоть.
Меч опять взлетел над головой у Дылды, взлетел и замер: Дед быстрым движением вырвал рогатину из бока мечника и бросился на второго, пока тот не успел еще вытащить меч из раны противника. Дед махнул рогатиной – широкое, остро заточенное лезвие полоснуло противника по горлу, чуть выше кольчуги; тот замер, выпустил рукоять меча и упал на бок. Дед побежал в голову обоза.
Кривой перебросил нож в левую руку, правой вырвал меч из раны Дылды и, не оглядываясь, бросился дальше.
Обоз остановился слишком рано. Еще бы десяток шагов вперед – и нападение получилось одновременным и неотразимым.
Двое копейщиков, что лежали у последних саней, должны были, замкнув кольцо, перекрыть дорогу назад и не выпускать бегущих. Они подбежали бы сзади, пока два мечника – теперь уже тоже мертвых, – навалившись, отвлекали бы сидевших в этих самых санях.
Четверо должны были напасть на первые сани. Но теперь, чтобы добраться до них, им пришлось пробежать те самые десять шагов. Всего десять шагов, миг-два, но Рык и Враль успели скатиться с саней и отступить назад, к Полозу. Вместе они и встретили набегавших.
Тех было больше. Но против них были Рык, Враль и Полоз. А тут уже от следующих саней подбегал Рыбья Морда, размахивая топором и не обращая внимания на крики Дылды позади себя. Теперь силы сравнялись, но и это не было главным и решающим.
Еще были два лучника, появившиеся на склонах холмов – справа и слева. Поднявшись во весь рост, они одновременно пустили стрелы.
Одна, прилетевшая слева, ударила в горло переднюю лошадь – животное заржало, поднялось на дыбы, упало, попыталось снова встать, забившись в упряжи и заливая все вокруг кровью, хлынувшей изо рта.
Вторая стрела вонзилась в правое плечо Рыбьей Морды, пробила навылет и застряла. Ватажник выронил топор, поскользнулся и упал на колени. Левой рукой он нащупал древко стрелы и, закричав от боли, сломал его. Потом встал, вытащил из-за пояса кинжал, шагнул вперед…
Лучники были всего шагах в двадцати от саней. Они не могли промахнуться. Если бы первый стрелявший успел сообразить, что план нападения уже нарушен, что не в лошадь нужно стрелять, а выбивать бойцов, – сейчас только бы два ватажника рубились с четырьмя противниками. А так…
Лучники снова прицелились, и тут вмешался Заика. Когда на них напали, он не стал хвататься за меч или нож, он схватил свой самострел и успел его зарядить. У него был только один выстрел и два противника – слева и справа.
Заика выстрелил, не задумываясь, в правого. Может, потому, что тот только что ранил Рыбью Морду, или потому, что двигался чуть ловчее и был – так почувствовал Заика – опаснее для ватажников.
Болт ударил лучника в лоб, швырнул его навзничь. Заика быстро повернулся лицом ко второму лучнику, нагнулся и, не сводя с того взгляда, попытался натянуть тетиву…
Заика умел быстро заряжать самострел. Очень быстро, быстрее, чем любой дружинник из Камня или даже из Воли. Но лучнику не нужно было ничего заряжать: тетиву он уже натянул, перья стрелы оказались возле самого уха и щекотали висок. Осталось только повернуться, меняя прицел, и разогнуть указательный и средний палец правой руки.
Щелкнула тетива, длинная стрела с зазубренным наконечником почти бесшумно вошла Заике в живот. Заика выронил самострел, выпрямился. И вот то, что он не упал сразу, а продолжал стоять и смотреть на стрелу, потом перевел удивленный взгляд на человека, эту стрелу выпустившего, всего на одно мгновение лучника отвлекло. Всего на одно мгновение…
Дед бросил рогатину, вкладывая в бросок все свои силы, закричал от напряжения, распрямившись, словно и сам собирался полететь вслед за оружием.
Старым был Дед. Не меньше шести десятков лет прожил он в этом жестоком мире, и ранен был, и пытан, большой палец отрубили ему добрые северяне на правой руке, – может, поэтому не таким получился бросок, как того хотел Дед. Не в грудь ударила рогатина – не хватило силы. Отклонилось оружие книзу. И лучник, потянувшийся за новой стрелой, почувствовал и не удар вовсе – словно огнем обожгло бедро. А сама рогатина даже в промерзшую землю не воткнулась – упала, отскочив как обычная палка.
Дед закричал, пытаясь встать, выпутаться из цепких веток кустарника.
Он ведь промахнулся, рогатина упала, лучник все еще стоит на ногах…
Стоит, но не натягивает снова тетиву, смотрит удивленно на ногу, а снег вокруг него становится алым.
Лук выпал из руки, лучник попытался зажать рану, остановить кровь, но та текла между пальцами, била фонтаном, поливая снег…
Кривой пробежал мимо Деда, оттолкнув его, подлетел к передним саням, где еще билась, умирая, лошадь, но там все уже было кончено. Двое из нападавших умерли на месте, третий хрипел и корчился рядом с умирающей лошадью, и кровь из его разрубленного горла смешивалась с ее кровью.
Четвертый стоял на коленях, вытянув вперед, ладонями кверху свои пустые руки. На щеке его была глубокая кровавая царапина, и оттого испуганное лицо выглядело еще бледнее. Он даже не просил пощады, он прекрасно понимал, что пощады быть не может, что за такое не прощают, но таков был обычай – показать пустые руки, дать противнику хоть маленькую возможность пощадить. Пусть не навсегда, пусть ненадолго.
Или дать тому возможность убить безоружного врага чисто, без боли.
– Стрелу вытащи, – попросил Рыбья Морда у Кривого.
Кривой мельком глянул на половину сломанной стрелы, чье оперение виднелось невдалеке на снегу, схватился рукой за древко сразу под наконечником и одним рывком выдернул занозу. Молча протянул Рыбьей Морде.
Тот стрелу взял, посмотрел на нее и грузно сел в лужу собственной крови. Кривой схватил с саней веревку, отрезал кусок и перетянул Рыбьей Морде плечо.
– Посиди так, потом перевяжу…
Враль набрал пригоршню снега в стороне от дороги, где почище, сунул в рот. Рык стоял перед пленным, тяжело дыша, держа окровавленный меч в опущенной руке. Полоз отвернулся и, переступив через умирающего человека, подошел к умирающей лошади, присел и осторожно, будто боясь сделать больно, перерезал ей горло.
– Меня кто-нибудь перевяжет? – спросил слабым голосом Дылда. – Я ведь того, могу и кровью истечь. Мухи уже перед глазами…
– А они всегда… на дерьмо слетаются, – не сразу, в два приема выговорил Дед, подходя к нему. – Не замечал?
– Рот закрой, пока я его не порвал, – выдохнул со стоном Дылда. – Льется же, смотри.
– Смотрю, – сказал Дед и оглянулся на лучника.
Тот уже не шевелился.
– Перевяжи… – Дылда зажимал рану рукой, лицо было белым как снег, – еще немного, и он упадет.
Дед снял с себя ремень, перетянул Дылде руку чуть выше раны.
– Снег приложи, – Дед снова оглянулся на мертвого лучника.
Повезло, лезвие рассекло жилу, кровь и вытекла. Деду и всем ватажникам повезло. А лучнику – нет. Так оно всегда бывает.
– А ты что сипишь? – спросил Дед у Заики, который сидел посреди саней и мелко-мелко дышал. – Зацепило?
– З-за-зацепило… – Заика протянул руку вперед. Черная кровь капала с пальцев.
Только сейчас Дед увидел стрелу и наконечник длиной почти с ладонь, зазубренный по краям, торчащий из спины Заики.
– К-к-как там?.. – спросил Заика, и кровь потекла изо рта двумя струйками по подбородку.
