поделать. И будем еще неизвестно сколько лет сидеть под стенами, пока не произойдет чудо… А поскольку богов здесь нет, то и чуда, сам понимаешь… Нужно будет самим что-то придумать. Самим.
– И перестать выходить на битву? – осведомился Семивратец.
– В том-то и дело… – уже тихим голосом произнес Хитрец. – Мы ведь герои. Мы должны сражаться, выполняя волю богов и завоевывая славу. А кто-нибудь задумывался, сколько вообще людей в этом городе? Сколько они могут выставить воинов? Ты нам скажешь?
Хитрец присел возле пленника и провел по его лицу лезвием кинжала.
– Нет, – сказал пленник.
Он, казалось, даже не почувствовал новой раны. Облизал потрескавшиеся губы. Посмотрел на Хитреца.
– Я ничего не скажу. Ничего не скажу… о людях и войске… Я…
– А нам и не нужно. – Хитрец поднес к лицу пленника флягу и дал сделать два глотка. – Меня не это интересует…
– А что тебя интересует? – спросил Семивратец.
Ему стало казаться, что стены, свод пещеры начинают давить на грудь и плечи, мешать дыханию. Бросить все на фиг и уйти в шатер. Пусть даже снова придется выслушивать Северянина, пусть придется снова впустую тыкаться в стены Проклятого города…
– А я хочу знать, как Разрушитель победил в городе. – Хитрец сунул кинжал за пояс. – Как могло так получиться, что десятки богов и богинь проиграли… отдали… У них что – битва била? Битва богов? Или Разрушитель хитростью сюда проник? Если богам так ненавистна Кровавая жертва, почему они просто не скрутили Разрушителя в бараний рог? И – в Ад? Они же так поступили с Безумным богом, я читал об этом. Что произошло?
– Они ушли, – сказал вдруг пленник.
– Что?
– Боги ушли. Они даже не пытались… сражаться. – Пленник закашлялся. – Я помню… помню…
Он помнил все, будто это было вчера. Помнил, как молодая жена царя родила первенца. Как выкатывали из подвалов каменного царского дворца на площадь кувшины с вином и маслом, как жарилось мясо, как царь, веселый и радостный, поднимал над головой своего первого сына. И горожане кричали что- то радостное, пели и танцевали. У них редко бывали праздники. Пели и танцевали. И вдруг замерли.
– Вы слишком рано веселитесь, – сказал жрец бога Войны. – Рано. Ты, царь, еще не расплатился за прошлое. Ты забыл, как год назад в бою убил сына повелителя Розовых островов? А повелитель помнит. Он тогда принес жертву богам, чтобы ты был наказан той же мерой… Той же мерой. Ты отнял сына – и потеряешь сына.
На площади стало тихо. Царь прижал первенца к груди, сильно прижал, и сын заплакал.
– Нет, – смог сказать царь.
– Отдай, – сказал жрец.
– Нет. – Царь оглянулся на своих телохранителей, и те неуверенно, но все-таки сделали шаг к нему.
– Кто-то хочет противиться воле бога? – осведомился жрец и взмахнул рукой.
С грохотом просели ворота царского дворца, увитые в честь праздника цветами. Телохранители замерли. Они были преданы своему царю, они готовы были умереть за него, но они были всего лишь людьми.
Горожане стояли неподвижно. Словно окаменели.
– Отдай, – повторил жрец.
Из дворца с криком выбежала царица. Ее пытались удержать там, на женской половине, но она все-таки вырвалась. Ее сын. Ее сын!
Царь осторожно передал ребенка ей в руки. Медленно вытащил меч из ножен – он всегда ходил с мечом – шагнул к жрецу. Белые одежды царя и багряное одеяние жреца.
– Тогда – ты сам, – сказал жрец.
Все стоящие на площади увидели, как, повинуясь жесту жреца, тень изваяния бога Войны вдруг оторвалась от нагретой солнцем брусчатки, шагнула к царю и исчезла. Некоторым показалось, что она просто вошла в царя, слилась с ним.
Царь замер, огляделся, посмотрел на меч в своей руке. Жрец улыбался. Люди молчали. Царский первенец перестал плакать, лишь хныкал еле слышно.
– За все нужно платить, – ровным голосом произнес царь.
– Плати, – сказал жрец.
Царь обернулся к жене, держа меч в опущенной руке. Царица взглянула ему в глаза и попятилась, кутая ребенка в свою одежду.
Шаг. Еще шаг.
– Нет, – прошептала царица.
– Нужно платить, – сказал все тем же ровным голосом царь.
Меч сделал всего лишь одно движение.
– Бог доволен, – сказал жрец. Закричала царица.
