ты поперся в добровольцы?
Щука молча забросил кожаный мешок со своим скарбом под лавку, достал откуда-то из-под плаща кусок акульей кожи и принялся полировать рукоять весла, которое предстояло ворочать до самого Проклятого города.
«Горластому хорошо, – подумал Щука, – он свою бабу зашугал так, что она слово боится ему поперек сказать». А попробовал бы он сладить со Щукиной стервой. В последние дни она прямо взбеленилась. Крики и ругань. И пилит, и пилит… И то ей не так, и это. То похлебку пересолит, то чеснока всыплет горсть – не продохнуть. Хоть вешайся! Хорошо еще, что Младший подвернулся вовремя. Неохота ему в армию, зато может заплатить Щуке, чтобы тот отвоевал за него положенный срок. За двойной оклад. Один оклад – Щуке под Проклятым, второй – жене в Семивратье, для пропитания. Выходило даже выгоднее, чем рыбу ловить. Опять же, осень и зима – не самое рыбное время. И Зануда говорил, что осада – это тебе не поход, мать его так. Ни пыли, ни мозолей на ногах. Сиди в лагере да поглядывай, чтобы горожане не разбежались. Зануда посидел в осадах, знает. С чего ему врать?
– Глянь! – проорал Горластый, указывая пальцем на берег. – Царица.
Ветер с берега рвал пурпурный плащ царицы, которая стояла на причале в окружении телохранителей. Царица что-то говорила Жеребцу, но что именно, рыбаки не слышали.
«Все бабы одинаковы, – подумал Щука, – и эта вот своего второго на войну выпроводила». Щука привстал, разглядывая толпу провожающих. Его жены не было. Ну и хрен с ней.
Кормчим на их корабль был назначен Крюк. И рыбаки сочли это хорошим предзнаменованием. Старик море знал. А море знало старика. Даже на вкус, пошутил кто-то. С тех пор как акула отъела ему руку, он ни разу даже в шторм не попал.
Крюк топтался возле рулевого весла, что-то бормоча и поглядывая на Жеребца. Помощники кормчего проверяли – в который раз – крепление рулевого весла.
– Чего тянем? – недовольно пробормотал Крюк. – Море может обидеться.
Пять десятков матросов уже были на местах. Двое новеньких, из купленных у кочевников, держали якорный канат, готовые по приказу его вытащить. Обычно этим делом занимаются четверо, но эта пара успела продемонстрировать свою силу.
Накануне Горластый с приятелями попытался прописать новичков по всем морским правилам, но что-то у них не заладилось. Крюк при этом не присутствовал, а участники обряда помалкивали, потирая синяки и ушибы.
Новенькие назвались братьями, держались все время вместе. Никто даже не знал, как их зовут, так и кликали – Братья.
«Да что же она никак не наговорится со своим дружком, – с досадой подумал Крюк. – Ветер-то какой, ровный, попутный… Морского ежа им в задницу!»
Что-то звонко тренькнуло среди лавок гребцов.
Этого еще не хватало, чуть не задохнулся от злости Крюк. Мало того что поволокли с собой Слепого для развлечения, так еще собрались песенку послушать до отплытия…
Крюк пнул барабанщика, тот оглянулся, сообразил и бросился к гребцам, размахивая на всякий случай палкой:
– Музыку, я сказал, убери. На дно, уроды, захотели? Убери музыку.
– Да я что, – забормотал Слепой, поправляя повязку на глазах, – я случайно уронил. Темно ведь.
Рыбаки заржали. Темно. Умеет Слепой сказануть вовремя. Молодец. Я, говорит, Слепой, но чтобы веслом махать, глаз не нужно. А плата гребца мне не помешает. Когда еще попаду на войну в хорошей компании? А вчера завернул вечером новую поэму под лиру. «Злость, по приколу, воспой, что царя от вина закрутила…» И дальше, с именами и прозвищами предводителей союзного войска. Животики надорвали.
Все нормально, Крюк, кричали рыбаки, все путем. Ты только рукой махни – вмиг отчалим.
– Не забудь, – тихо сказала царица.
Ветер подхватил ее слова и утопил недалеко от берега. Прямо возле борта одного из кораблей Заскочья.
– Я помню, – сказал Жеребец. – Не в первый день. Если он что-то подозревает – может не получиться. Я помню.
– И передай ему письмо, – сказала царица, протягивая запечатанную табличку. – Смотри не повреди печать. Царь знает, что я с этими кораблями отправляю отчет о жизни Семивратья.
– Хорошо, – сказал Жеребец.
Письмо он будет хранить как зеницу ока. Поврежденная печать или потерянное письмо – прямой путь в царство мертвых. И никакие оправдания не помогут.
– Отплываем, – сказал Жеребец.
Ему казалось, что нужно сказать что-то веское, красивое и значимое, но в голову ничего не лезло.
– Жди меня, – сказал Жеребец. – И я…
Царица отвернулась и пошла на берег. Не оглядываясь, прошла по дороге до самых Нижних ворот.
Жеребец по сходням поднялся на борт своего корабля.
Кормчий вопросительно посмотрел на него.
– Че пялишься? – спросил Жеребец. Сходни с грохотом убрали. Отвязали канаты.
– Поехали, – махнул рукой Жеребец. Вытащили оба якоря – кормовой и носовой. Зашуршал парус, хлопнул, наполняясь ветром.
