Ровно через пять минут он уже сидел в Марининой машине. Марина молчала, и у Гаврилина вовсе не было желания начинать разговор.
Совершенно незнакомая и холодная женщина. Будто это не ее он целовал, и будто не она рассказывала ему о девочке, которая дразнила своих подруг. Позолота вся сотрется. На этот раз Марина вела машину уверенно и агрессивно. Да и улицы были пустыми, никто не мешал.
Странно, подумал Гаврилин, за меня продолжают все решать, а у меня даже нет по этому поводу чувства протеста. Даже баба Агата уже решила выпроводить его поскорее. Интересно, за кого она меня приняла? И еще более интересно то, что он и сам не сможет сказать, кто он такой. В лучшем случае – наблюдатель. Просто наблюдатель. Просто тот, кто наблюдает за жизнью и смертью.
Машина уже выехала из города и ехала по гравию между сосен. Марина сосредоточено смотрела перед собой.
Она побледнела, подумал Гаврилин отстраненно. Что там у нее внутри, под позолотой. Неужели свиная кожа?
Машина остановилась возле двух машин, стоявших возле тропинки, ведущей к бетонированному отверстию в скале.
Марина заглушила мотор, обернулась к Гаврилину.
– Ты просил меня тебе помочь найти твоего начальника…
– Ну это если получится, шансов мало… Может, он уже и уехал.
– Почти.
– Что почти?
– Почти уехал. Его по моей просьбе задержали на посту ГАИ, по номеру машины.
Гаврилину показалось, что по голове врезали чем-то тяжелым.
– И…
– Можешь с ним поговорить.
Гаврилин оглянулся – возле машины выросло два внушающих уважение силуэта.
– А у меня есть выбор?
– Не особенно.
Кровь
Графин так и не смог за ночь сомкнуть глаз, дергался при малейшем шорохе. Нож он постоянно держал в руке. Перед глазами стояли Локоть и Сявка. Вот они идут по набережной, вот уходят за девкой, а потом сразу – залитые кровью… нет, не лица, а то, что от них осталось. Особенно врезался в память лунный отсвет на золотой фиксе Локтя. Головы не было, уцелела нижняя челюсть, и среди крови и обломков кости – тусклый золотой огонек.
Графину начало казаться, что солнце не взойдет никогда. Ему чудом удалось в темноте найти какую-то пещеру, всю ночь он сидел в глубине ее, прижавшись спиной к камню и глядя на вход. Вначале там были видны звезды, а потом звезды одна за другой исчезли.
Графин знал, что все это фигня, что никуда не денутся ни звезды, ни солнце. Но ничего не мог с собой поделать. Уже под самое утро он запсиховал. Светящийся циферблат часов показывал, что уже пора этому гребаному солнцу и вставать, а светлее на улице не становилось.
Потом слабый серый свет выманил Графина к самому выходу из пещеры. Все небо было затянуто тучами. Желто-серыми, словно гнойными, тучами. Ветра не было, но они словно перемешивались, опускаясь все ниже.
Графину показалось, что еще немного, и тучи треснут, из них потечет мерзкое месиво желто-зеленого цвета. Графин попятился назад, в пещеру, под прикрытие скалы. И тут услышал, как посыпались камни под чьей-то ногой.
Бежать, все бросить и бежать. Графин застонал, когда вспомнил, что к пещере ведет только одна тропинка. И именно по ней кто-то идет.
Перед глазами блеснула фикса Локтя. А еще он порезал местного. А еще принимал участие в изнасиловании, а еще… Курвы, еще он просто хотел жить, хотел бомбить лохов, харить девок, хотел просто ходить по этой долбанной земле и дышать воздухом.
Лезвие со щелчком вылетело из рукояти. Только суньтесь. Я, блядь, кого угодно порежу. В клочья.
Мент. Мент поднялся на площадку и оглянулся по сторонам. Точно ищет. Откуда же он мог узнать? Просто ткнулся наугад? На часы глянул. Неужели один?
Точно – один приперся сюда мент. Ему же хуже. Графин пригнулся и осторожно шагнул к милиционеру. Под ногами скрипнули камни, но мент не оглянулся. Глухой что ли? Все-таки начал поворачиваться.
Графин прыжком преодолел оставшееся расстояние и сильно ударил ножом в живот, почувствовал, как лезвие с хрустом вошло в тело, и с силой рванул нож в сторону.
Глаза мента полезли из орбит, словно он сильно удивился, что-то вякнул, но Графин не прислушивался.
– Что взяли? Взяли, мусора поганые? – крикнул Графин, увидев глаза мента.
Мент упал лицом вниз, Графин еле успел отступить в сторону. Нож остался в теле. Бежать, делать ноги, как можно быстрее. И Графин побежал. Через несколько секунд сзади послышался крик.
Мусор закричал от боли и от ужаса. Он увидел, что из раны, расталкивая разрезанную кожу, выпирает что-то скользкое на вид. Он видел свои внутренности, и это зрелище заставило его закричать. Он попытался удержать выпадающие кишки, но руки почти не слушались.
