все понимает – разве он не поймет...
Я не могу дать им спасение. Я могу помочь им получить шанс... Иллюзию шанса... крохотную, исчезающую иллюзию... получить прощение.
Через муки, через... Я возвращаю им надежду. Жалкое подобие надежды... Я...
– Замолчи, – сказал Старик. – Что ты можешь знать о Боге! Ты думаешь, что Господу есть дело до отверженных? Думаешь, он помнит о тех, кто добровольно отказался от жизни вечной? Ты создал для них ад на земле? Значит, ты просто принял на себя обязанности дьявола, удлиняя их муки.
Старик посмотрел на Ловчего. Тот сидел возле входа и внимательно рассматривал свои руки. Будто от этого зависела его жизнь.
– Зачем ты пришел? – спросил Старик. – Ты рассчитывал, что мы тебе поверим? Безумец! Тебе нужно было остаться там, среди этих выродков. И ждать... Хотя... У тебя есть шанс. Слышишь? Шанс. Я тебе его даю... Хотя мне потом придется долго отмаливать этот грех.
Аббат скрестил руки на груди.
– Возвращайся туда, на гору, и выведи их сюда... Всех. Отдай их в наши руки, помоги очистить мир от скверны...
– Как можно терпеть? – Кардинал подошел к самому кресту. – Как можно терпеть, что люди перестали бояться Бога, Его гнева? Ждать, когда Господь явит всем свою волю? А если Господа нет вообще?
Кардинал резко замолчал, словно испугавшись сказанного. Но гром не грянул и не разверзлась земля.
– Если нет его вообще? Можно молиться веками и тысячелетиями, но не получить ответа. Вы искали и ничего не нашли. А больше нельзя ждать... Болезнь разъедает наш мир, словно проказа. Прокаженных мы можем заставить жить в отдельных деревнях, ходить с колокольчиками, чтобы предупреждать о себе заранее здоровых людей... А что можно делать с тем, кто придумал себе другого бога? И который распространяет учение о нем, вводя в соблазн слабые умы и души?
Даже здесь, в Риме, ходят чужие проповедники... Призывают к бедности, учат о том, что Дьявол равен Богу, и о том, что материальный мир создан Дьяволом... Не оборотни с упырями опасны... А вот эти, зовущие к своему богу. Но еще хуже те, кто делает нашего Бога... нашего – слабым и добреньким.
Как можно бояться того, кто никого не убил? Как? Мы слишком поздно хватились, что благообразный старец на иконах не может внушить праведного ужаса... а изможденный человек на кресте способен вызвать только жалость... Жалость к Богу! Бедный младенец Иисус! Кардинал снова отпил из чаши. Хозяин слушал, не перебивая.
– Пытались... Пытались запретить изображать Бога... Пытались. Нельзя разрешать людям изображать Господа так, как им заблагорассудится... Создавать Бога по образу и подобию своему... Поздно хватились. Слишком поздно. Мусульмане в этом смысле оказались куда мудрее... Да и Аллах не явился им. Только руку показал... И никто не знает – свою руку или нет. И бог иудеев, злобный, кровавый, никогда не был изображен... Он даже назван не был.
Кардинал замолчал, словно размышляя над тем, что сказал, словно пытаясь найти выход. Пес вдруг заметил, что сидит, сжав кулаки до боли. До судорог. С ним Кардинал никогда так не разговаривал.
– И если нет Бога... Или Богу нет до нас дела... Что нам остается – ждать? Смотреть, как злобой наполняются наши города, как люди копят ненависть и как дьявол восседает в церкви? И видеть, как церковь, забыв о своем предназначении, больше думает о светском, чем о духовном? И вдруг я понял... Меня озарило. Только через страдания... Через боль... Если люди не хотят идти к Богу, которого не видят... Нужно явить им Господа, Гнев его... пусть Бог вернется к нам. Не в терновом венце, не на кресте, а с мечом в руках... Не мир, но меч...
Люди не могут быть благодарны за любовь тому, кто не способен ненавидеть... Но как они любят тех, кто не убивает их, хоть и может... В этом суть власти. В этом главный смысл.
Люди думают, что Он – ушел навсегда.
– Он вернется, – сказал Старик, глядя вслед уходящему аббату.
– И ты подаришь ему жизнь? – Ловчий задал вопрос, хотя знал ответ заранее.
Старик засмеялся.
– Пусть он отдает нам этих чудовищ. Он ведь прекрасно понимает, что без него – они обречены убивать. Он пришел сюда с готовностью умереть, но он не был готов к тому, что дело всей его жизни, его надежда...
– А ведь ты мне соврал, – сказал Ловчий тихо.
– О чем? О том, что отсюда исходит угроза всему миру? – Старик ощерился, в его глазах отразился огонь близкого костра. – Я и сам не знал, что именно тут происходит. Не знал... Мне все это рассказал Пес... Наверное, он ошибся. Или...
Старик поднял голову, посмотрел на звезды.
– Или он меня обманул... Зачем-то соврал... Зачем-то ему было нужно, чтобы тут, возле этого монастыря, оказались мы с тобой. Чтобы стояли здесь, глядя на звезды, и думали, зачем мне соврал Пес. Но даже если аббат... глупец... даже если он говорит правду и все он затеял ради этого безумия... Это нельзя так оставить. Иначе... Что будет происходить с людьми, когда они узнают, будто слуги дьявола мечтают снова обрести души, что готовы обречь себя на мучения ради... не ради спасения даже, а ради надежды на спасение... Вот ты... – Старик неожиданно ткнул Ловчего пальцем в грудь. – Ты смог бы продолжать Охотиться после того, как все это узнал? Сможешь Охотиться? Скажи, только честно.
Ловчий посмотрел в сторону монастыря. Там снова бил колокол. Что там сейчас происходит, подумал Ловчий, что испытывают сейчас те, кто укрылся в монастырских стенах? И что сейчас должен испытывать аббат, которому предложили...
Если они останутся без него, ничто их больше не будет удерживать. Если даже аббат попытается обороняться в бывшей крепости, то что удержит оборотней и упырей от насилия? Когда воинство пойдет на приступ, всем обитателям монастыря придется решать – убивать или умереть... И снова аббат в проигрыше.
