которой еще недавно бился оборотень.
– Людей? – быстро оглянулся Пес. – Это – не люди. Они продали свои души. Они отказались от того, что делает человека человеком. И самое большее, на что они сейчас годны, – это послужить вот таким образом. Своей болью. Своими страданиями. Дьяволу и не снилось, что его слуги смогут стать почтовыми голубями у слуг Божьих. А?
Посол не ответил. Трудно отвечать, когда в сердце вбит гвоздь. Длинный, в две ладони. Ржавый.
Каждый удар сердца был последним. И каждый раз сердце оживало вновь. А когда послу уже начинало казаться, что все позади, что пришла смерть как избавление, Пес вливал в его пересохшие губы еще несколько капель живой воды. Амброзии. Будь она проклята. Будь прокляты те, кто дал ему первый глоток...
Хотя... Посол помнил, как ему предлагали отказаться от напитка. Как предлагали богатство вместо того, первого глотка. Он это помнил, но все равно проклинал. Это они... Они первые... Они...
Пес вернулся к табурету, стоявшему посреди подвала. – Ты слышал, как ведьмы делают кукол, чтобы насылать порчу на людей? Слышал? Конечно, слышал. И сам небось пару-другую ведьм приговорил к смерти. А не додумался, что можно ведьму сделать такой куклой. Саму ведьму. Повязать их же бесовской силой, заставить кричать от боли, когда боль пронзает ее пару за много-много дней пути от них.
Пес засмеялся. И смех его, как всегда, был неживым. ИI голос его был неживым, словно Пес не хотел, чтобы его слова жили чуть дольше, чем это было необходимо. Мертворожденные слова. Мертворожденный смех.
– Хочешь, я открою тебе тайну? – спросил Пес, вставая с табурета. – Хочешь, я открою тебе то, чего не знает никто, кроме меня и еще одного человека? – спросил Пес, входя в клетку.
Посол захрипел.
– Не ври, – покачал головой Пес, – ты еще не умираешь. Ты еще сможешь жить несколько часов. Пока я снова не продлю твою жизнь.
Пес взялся за бурую, почти черную в неверном свете факелов шляпку гвоздя, торчащего из груди посла, и качнул ее. Посол вскрикнул. Изо рта потекла кровь.
– Ты смотри, – удивился Пес, – у тебя еще и кровь осталась.
Посол сглотнул, собрался с силами и открыл глаза.
– Так я тебе скажу, – прошептал Пес, прижимаясь щекой к щеке посла, – тайну. Сейчас... Сию минуту. За океаном, который некоторые именуют Морем мрака, происходит нечто, что приблизит... ты только представь себе – за почти бесконечной гладью океана есть громадная земля, на которой живут странные люди с красноватым цветом кожи. Они дики. Они живут на пустынных равнинах и во влажных буйных лесах. Они не знают Бога. Они даже богов толком не знают, как ни бились эти сами боги.
Именно боги. Старые, ушедшие из наших земель, освобождая место для Христа. Они очень хотят вернуться. Они так хотят вернуться, что стали предавать друг друга, передали нам этот самый божественный напиток, который ты так полюбил...
Посол застонал и зажмурился.
– Они хотят вернуться. И не могут. А с этой ночи они не смогут оставаться там, за океаном, – Пес оттолкнул голову посла от себя, вытер его кровь со своей щеки. –
И это значит, что осталось ждать всего пару-тройку недель. Пару-тройку. И это значит, что и тебе мучиться осталось всего ничего. Чуть-чуть.
Пес отошел от посла, привязанного к прутьям решетки. – Потерпи, – сказал Пес, и послу почудилось, что в этом голосе было сострадание. Почудилось.
Чтобы хоть как-то отстранить от себя боль, посол попытался представить себе землю, о которой говорил Пес. Когда-то послу довелось побывать на дальнем берегу Островов и взглянуть на бесконечные гряды волн, уходящих к горизонту. Тогда он еще подумал, как должен вздрагивать небесный свод под ударами этих свинцовых валов.
Этот океан казался символом бесконечности. А теперь оказывается, там есть земля. И на этой земле... Какие там леса, подумал посол. Если там люди другого цвета, то леса... Глупая мысль, понимал посол, но ничего не мог с собой поделать. Ему вдруг страшно захотелось попасть туда, в густые дремучие леса, в дикую чащу...
– Будь они прокляты, эти дебри, – пробормотал храмовник.
Он сидел, прислонившись спиной к дереву, положив меч и шлем рядом с собой на землю.
Связанная ведьма валялась посреди небольшой поляны, извиваясь от боли, но кляп надежно гасил ее стоны. Четверо сержантов в черных плащах – в остатках черных плащей, сидели чуть поодаль. Еще вчера их было пятеро, но одному не повезло – лег спать на змею.
Рыцарь перевел взгляд вправо, туда, где монах что-то продолжал шептать Идиоту. Тот кивал и хихикал. Хихикал и кивал. Возле монаха на корточках сидели два местных проводника, краснорожие дикари, едва прикрывающие свои чресла. Дикари с видимым интересом рассматривали монаха, Идиота, рыцаря – всех белых, их одежду, оружие, бороду храмовника. Им было интересно. Поначалу далее смешно.
Они не знали, что вернуться в родную деревню им не суждено. Сержанты, кстати, тоже не знали, что суждено им остаться в этих гнилых местах. Монах... Монах, возможно, знал.
Монах идет на смерть ради Господа, дикари – по приказу своего бога, больше похожего на демона. Рыцарь – исполняя свой долг, а сержанты – по приказу рыцаря. Вот такая цепочка.
Рыцарь прислушался к тихому голосу монаха.
– Он страшен, он таит зло в сердце своем, он...
Что-то оглушительно прокричала ярко раскрашенная птица, севшая на нижнюю ветку дерева.
Рыцарь прикрыл глаза, рука нашарила на груди крест.
