закономерности там, где их нет.
— Например?
— Ну, скажем, в номерах машин. Я искала числовые соответствия — и до сих пор продолжаю это делать. Я их записываю и показываю своему психиатру. Да, кстати, знаете, что?
— Что?
— Ваш номер. Я обратила на него внимание еще в первый ваш приезд.
— Ну да, и что?
— 12.04. Двенадцатое апреля. День рождения моего сына. Ну и если продолжать: последняя единица и первые две
— Я не совсем понимаю.
—
— 1991. Год его рождения?
— Именно. Так что вы сами видите, Нильс, я все время нахожу везде закономерности. На то, чтобы в ваш первый приезд увидеть эту закономерность с номером, у меня ушло меньше секунды. Понимаете? Это проклятие. Счетная машина, которую я не могу отключить.
Нильс обдумывал ее слова несколько секунд.
— Взгляните на дорогу, — попросил он.
— Зачем?
— Ну, взгляните, пожалуйста. Вы видите закономерность в том, как движутся машины?
Она улыбнулась.
— Очень мило с вашей стороны.
— Ну отвечайте же. Представьте, что со мной нужно разговаривать как с идиотом и отвечать на идиотские вопросы.
— Да. Я вижу в этом закономерность.
— Ну вот, именно. Машины едут по правой стороне дороги. Так что даже если вы видите системы, которых не существует, вы все равно продолжаете замечать существующие. Меня называют маниакально- депрессивным. Это стресс, депрессии, психозы и прочее. Всем так хочется поставить нам диагноз. Объяснить наши смены настроений болезнью.
Она помолчала, обдумывая его слова:
— Да, правда. Но теперь, наверное, я лучше поеду домой.
Нильс пристально посмотрел на нее.
— Да, так, пожалуй, будет лучше всего. Проблема ведь на самом деле совсем не в том, что вы видите слишком много закономерностей, правда?
Он снова завел мотор.
— Что вы имеете в виду?
— Теперь проблема в людях, Ханна. Пока вы имеете дело с закономерностями, теориями и всем, что происходит у вас в голове, все хорошо. Но как только речь заходит о людях, о настоящих людях — тут вы пасуете, верно?
Она подняла на него удивленный взгляд.
— Я ничего такого не говорила.
— Закономерности, черные дыры и черная материя — это вам по плечу, Ханна, тут вы себя чувствуете на коне. Но стоит вам столкнуться с людьми из плоти и крови. Со мной, например… С людьми вокруг меня. Со следующей жертвой. С вашим сыном…
— Ах ты…
Потеря контроля была столь же неожиданна для нее, как и для него, но кулаком по голове получил только он.
— Ханна!
Сначала она издала приглушенный вопль, отдавшийся эхом в маленьком салоне машины, потом начала осыпать Нильса ударами.
— Ханна! Успокойся! — кричал Нильс, закрывая лицо руками. Он мог бы схватить ее за руки, но решил этого не делать.
— Ах ты, ах ты… — повторяла она снова и снова, ни разу не закончив предложения. Она вкладывала в удары всю свою силу и не собиралась останавливаться.
Потом удары вдруг прекратились. Он почувствовал привкус крови и подумал, что даже хорошо, что она воочию видит результаты своей злости. Секунды сложились в минуту. Может, даже в несколько минут.
— У тебя кровь идет.
— Ничего страшного.
Тяжело дыша, она потянулась к его рту, стерла капельку крови на нижней губе, и Нильс взял ее за руку. Поцелуй получился сам собой. Она повернулась на сиденье, оперлась на одно колено и потянулась к нему. Она сама его поцеловала, он только ответил. Ее язык осторожно скользнул по маленькой царапине на нижней губе, прежде чем встретился с его языком. Так они сидели какое-то время.
Ханна выпрямилась и посмотрела в окно — как будто ничего не было, ни поцелуя, ни ее взрыва. Она первой нарушила тишину, сказав просто:
— Да, ты прав.
66
Телефон зазвонил в тот самый момент, когда смолкла сирена. Номер начинался на +45 — значит, датский. Разговаривать по телефону в церкви было запрещено, но Томмасо поставил свечку для мамы, перекрестился и вообще был хорошим мальчиком. Даже две свечи на всякий случай. Маленькие елочные свечки, которые сгорели почти мгновенно. Он отошел в боковой придел, чтобы никому не мешать, и заговорил вполголоса.
— Томмасо Ди Барбара.
Звонила та же самая датчанка, она спросила, прослушал ли он оставленное ею сообщение.
— Оui.[101]
У ее французского был сильный датский акцент, зато она очень четко чеканила слова.
— Все сходится, до последней цифры после запятой.
— Это просто невероятно.
— Если мы правильно предполагаем, что речь идет о числе тридцать шесть…
В трубке что-то скрипело. Томмасо взглянул на лик Иисуса у себя над головой. Тот стоял, раскинув руки в стороны, а Фома неверующий ощупывал пальцем рану у него на боку — там, где римское копье проткнуло тело Спасителя.
— Алло, вы тут?
— Да, простите, — ответила Ханна. — Два последних убийства. Должны произойти у вас или у нас.
— Вы уверены?
— Да, — она ответила не колеблясь, исполненная веры в свои слова, что как нельзя лучше гармонировало с местом, где находился Томмасо.
— Но… — начал он, пытаясь внятно сформулировать свое удивление. В стеклянном гробу у алтаря лежала одетая в красное кукла, которую фотографировал какой-то турист. Томмасо отвернулся от этой сцены и спросил в трубку: — Когда?
— Похоже, все убийства совершались на закате солнца.
Томмасо мысленно пробежал список жертв. Как же он сам этого не заметил? Наверное, потому, что
