Я же сказал – до всех дойдет очередь, до каждой сволочи. И до тех, кто будет с вами рядом. Я не буду в этом случае разбирать, кто прав – кто виноват.
Автомат трясло в руках Агеева, изо рта брызгами летела слюна. Они не узнали его. Его! Ведь не было и дня, чтобы о нем не писали в газетах. Несколько раз лицо его показывали по телевизору, он специально вызывал на встречу тележурналистку. Да листовки, в конце концов, на стенах с его фотографиями. И не узнали?
– Не узнали?! – очередь над головами, кусками полетел пластик со стен. – Не узнали?!
Первой не выдержала официантка:
– Это ж Солдат. Солдат!
Бармен и двое парней качнулись назад, как от толчка. Теперь они тоже поняли, кто перед ними, и поняли, что шансов остаться в живых практически нет. Но понимание этого не подтолкнуло их к сопротивлению. Наоборот, слабость затопила тела, они теперь могли только молча смотреть на лицо того, кто за полтора месяца убил несколько десятков человек.
И эта их слабость, и животный страх, и обреченность ясно читались на их лицах.
Да. Вот так. Вот ради таких минут стоит жить, ради таких минут. Агеев тяжело дышал, палец судорогой сводило на спуске, но он из последних сил сдерживал себя, словно оттягивая оргазм.
– Вы думали, что все ваше? Что вам можно все? Что никто не придет за вами? Крутые? Вот он я, Андрей Агеев. Солдат. Я не прячусь. Меня все знают в лицо, и никто ничего не может сделать. Никто.
Я сильнее всех. Сильнее всех. Я решаю, кто может жить, а кто нет. Ваше время кончилось. Или думали, что Солдат не знает о вас? Думали?
Агеев перестал сдерживаться, сила возбуждения, которая распирала его, вырвалась наружу, выплеснулась вместе с пулями из автомата. Агеев жал на спуск, крича что-то, и для него исчезло все, кроме тел, которые разлетались в кровавую пыль под ударами его ярости.
Головы, руки, тела – все перемешалось для него в один клубок, и ему оставалось только стегать этот ком потоком раскаленной злости. Брызги летели ему в лицо, на одежду, когда он подошел к столику и стрелял уже в упор.
Он несколько секунд не мог разогнуть указательный палец уже после того, как автомат замолчал. Тело колотила крупная дрожь. Агеев почувствовал, что задыхается, и несколько раз глубоко вздохнул.
Слева раздалось всхлипывание, и Агеев повернулся всем телом в ту сторону.
– Не стреляй, не стреляй, – заскулила официантка, стоя на коленях, – миленький, хорошенький, пожалуйста, не стреляй.
– Жить хочешь… – сказал Агеев уже почти спокойно.
– Хочу, хочу, пожалуйста, – официантка подползала на коленях к его ногам, пытаясь снизу вверх заглянуть в его глаза, – не убивай, я что хочешь сделаю, что хочешь… родненький, хорошенький…
Агеев посмотрел на бармена, который молча сидел на стуле, глядя перед собой остекленевшим взглядом. Руки его лежали на столе, пальцы дрожали. По лицу стекал пот, и капелька крови сбегала от уголка рта к подбородку. Прокусил губу, наверное.
– Жить тоже хочешь?
Бармен кивнул, не отводя взгляда от исковерканных тел за соседним столиком.
– Ладно…
– Спасибо, ой, спасибо, – запричитала официантка пронзительным голосом, и бармен вздрогнул.
– Ладно, будете жить, если ты, – Агеев легко ткнул официантку ногой, – кое-что сделаешь.
– Хорошо, что скажешь, что скажешь, – руки бордовыми ногтями вцепились в его ноги, – что скажешь.
Агеев опустил взгляд и увидел, что туфли его покрыты пятнами крови и комочками чего-то еще, белесого и серого.
– Ноги мне вытри, запачкался, – сказал внезапно севшим голосом Агеев.
– Хорошо, хорошо, – официантка схватилась за свой фартук, – все вычищу, вылижу.
Агеев вздрогнул. Да. Вот именно это. Вылижу. Он стволом автомата отстранил руку с фартуком.
– Вылижи, языком вылижи, чтобы чисто было.
Официантка замерла:
– Что?
– Я сказал – вылижи языком. Вылижи. Языком. Если. Хочешь. Жить. – Агеев чувствовал, как снова волна возбуждения накатывает на него.
– Миленький, – официантка подняла голову, и Агеев увидел ее лицо, с размазанной косметикой, черными потеками на щеках и дрожащими губами, – как же я?..
– А если жить хочешь.
– Я… – официантка всхлипнула.
– У меня нет времени, – Агеев ткнул стволом автомата ей в лицо. Пусть почувствует запах пороха. И боль. – Ну? Считаю до трех. Раз.
Если она не сделает этого, он ее убьет. Просто раздавит.
