– По дороге расскажу, – сказал Гринчук и слегка поклонился Ирине. – Большое спасибо за угощение.
– Голову берегите, – посоветовал на прощание Доктор.
– Что случилось? – в лифте спросил Михаил.
– У Нины в клубе кто-то взорвал бомбу. Небольшую, но сортир разнесли вдребезги.
Глава 6
Туалет в «Кентавре» вдребезги, естественно, не разнесло. Не могла обычная ручная граната, брошенная в форточку, все разрушить. Но повредила она достаточно много. Во всяком случае, ни завтра, ни послезавтра клуб работать не мог. Сообщив об этом Гринчуку, Нина вроде даже как-то успокоилась и вернулась к себе в офис.
Гринчук с Михаилом осмотрели место взрыва и пришли к общему выводу, что рванула обычная РГД, и что следы, оставленные бомбистом в снегу во дворе возле окна, ничего особого дать не могут. И если они захотят найти злоумышленника, то искать придется среди тех, кому это выгодно.
С другой стороны, и в этом Гринчук с Михаилом также были солидарны, гранату могли бросить еще в конкретного человека, или просто, по-приколу. Или клубу отомстил тот, кто посчитал себя обиженным. Тот, например, кого из клуба выставили.
В принципе, можно было попытаться найти подонка. Нужно было понять – стоит ли искать.
Нина, например, считала, что искать бессмысленно, что и так все понятно.
– Это сделал Гиря, – с завидным упорством повторяла Нина. – Не сам, шестерке приказал.
Гринчук не спорил, хотя по этому поводу имел свое мнение, несколько отличное от мнения Нины. Но если владелица клуба свою версию озвучила очень категорично и точно, то версия Гринчука этими достоинствами не обладала. Зеленый не мог сказать, кто это сделал. Зеленый знал, кто этого точно не делал. И это, кстати, был тот же Гиря.
И спорить с Ниной Гринчук не стал.
Закончив осмотр, Гринчук закрылся с Ниной в кабинете и о чем-то с ней разговаривал почти полчаса.
Тяжелее всех переживали происшествие братья Кошкины.
В их головы просто не могло вместиться, как это кто-то мог нанести ущерб их месту жительства и работы. Как кто-то мог огорчить Нину. Как они сами могли допустить такое…
Браться Кошкины даже захотели принять меры. Братья Кошкины, переговорив между собой, направились было на выход, но натолкнулись здесь на Михаила.
Как и все ограниченные люди, Кошкины были людьми целеустремленными. И настойчивыми. И какой- нибудь пустяк, типа стены или бронированной двери их остановить не смог бы. Но Михаил, понимали братья Кошкины, это вам не дверь и не стена. Это Михаил.
Кошкины остановились перед ним и молчали, пытаясь придумать, как им обойти Михаила. Думать им Михаил не мешал.
– Что тут у вас? – спросил Гринчук, выйдя, наконец, из кабинета Нины.
– У нас братья собрались идти наказывать виновных, – спокойно объяснил Михаил.
– И кого вы собрались наказывать, братья-акробаты? – Гринчук обошел братьев по кругу. – Только честно.
– Это… – сказал Кошкин.
– Гирю, – добавил второй брат.
Гринчук покачал головой и посмотрел на Михаила:
– Что будем делать с мстителями? Я так полагаю, что закрывать их где-нибудь – бессмысленно – вырвутся. И с собой их таскать – тоже. Что будем делать?
– Зачем закрывать? Они давно не были в гостях у мамы Иры, – сказал Михаил. – Вот мы их сейчас и отвезем. Пусть погостят.
Решение было простым и изящным.
Ирина знала братьев давно, и ее они слушались беспрекословно. Похоже, они просто не могли себе представить, как можно ослушаться Ирину.
– Давай, – согласился Гринчук. – Забирай Кошкиных и отвози. А я…
В дверь клуба постучали. Громко и уверенно. Михаил отодвинул засов и отошел в сторону. На пороге появился прапорщик Бортнев.
– Мама родная, – протянул Гринчук ошарашено. – Я думал, что это у меня насыщенная личная жизнь, но вы, господин Бортнев…
Прапорщик выглядел если не живописно, то впечатляюще. Во всяком случае, внимание к себе привлекал.
Под правым глазом у него имела место ссадина. Нижняя губа была рассечена. В правой руке Браток держал комок снега, используя его вместо компресса. Снег был розовый. А рука, вернее костяшки пальцев, были разбиты в кровь.
Гринчук демонстративно принюхался.
– Я за рулем, – угрюмо сказал Браток и сел в кресло возле стены. – Не пью.
– Одобряю, – кивнул Гринчук. – И все же?
