Лампы, скрытые за золотистым «шелком» потолка, заливали кают-компанию планетолета обычно- веселыми лучами. Все выглядело совсем как в нормальном ресторане. Стены сплошь покрыты яркими, «натуральными» коврами. В белых пластиковых «кадках», отверстия которых идеально подогнаны под диаметр конкретного ствола, стояли низенькие деревья. Определить, что и они пластмасса, можно было лишь при прикосновении. Химия дарила этой флоре не только краски, но и запахи жизни.
Между деревьями стояли «нитяные», стандартно-кружевные столики на двух человек. Рядом на ажурных стульях сидели люди в чистеньких комбинезонах.
Тишина и невесомость. Двигатели молчат. Мебель аккуратно приварена к полу, донышки тарелок и упаковок — липкие, желе на тарелках — тоже. Сиденья стульев модифицированные «липучки» двадцатого века. Напитки и на Земле пьются из упаковок, через соломинки. А не терять вилку — вопрос элегантных зажимов и несложного навыка.
Через два часа снова глухо, зло заговорят главные двигатели и разгон вступит в очередную активную фазу. Люди разбредутся по гидроамортизаторам, которые будут трястись, плакать, как треснувшие стеклянные бутылки, и собственные кости тоже начнут казаться стеклянными. Потом эти пять часов кончатся, и двигатели снова станут остывать — лениво, важно. Пятнадцать часов невесомости, в течение которых очередные дежурные влезут в нелепые, неуклюжие скафандры, выберутся в Космос и будут напылять на зеркало главного отражателя новый слой. Иначе часть энергии электронов, раскалывающихся над центром искривленного зеркала, не отразится в безразличный ко всему вакуум, а прорвется обратно, к планетолету, пронесется сквозь двигатель, взрывая его…
Пока новый слой застывает, тот же цикл — разгон-ремонт — повторится сразу на двух вспомогательных двигателях. Только они тянут слабо, даже к полу нормально не прижмут. И — снова невесомость, а потом опять — голос Большого Зеркала…
Покой. Разноцветные желе из хлореллы с великолепными вкусовыми добавками. Так питается и большинство людей на планете — естественная пища покажется им отвратительно неоднородной, трудно пережевываемой и вдобавок химически не сбалансированной.
Капитан опоздал к началу завтрака всего на полторы минуты. Вошел, спокойно поздоровался сразу со всеми. Улыбнулся:
— После еды мне нужны первый пилот планетолета, штурман, старпом, оба кибернетика.
Все упомянутые кивнули, и завтрак продолжился.
Артуру казалось, что сегодня пища абсолютно несъедобна. А время сошло с ума и решило почти остановиться. Он кое-как проглотил свою порцию и вышел.
Его состояние учуяла только Командор, старательно поглощавшая ненужную для нее пищу.
Нина шагнула в рубку и вздрогнула, увидев белесые полумертвые пульты с редкими горящими индикаторами, слепой «хрусталь» всех экранов… Истомин стоял спиной к двери и выглядел манекеном идеального космолетчика, водворенным в макет корабля.
Сзади тихонько свистнул подошедший Олег Ромов, первый пилот планетолета.
От этого звука Артур на миг оцепенел. Вот и все. Буквально до последнего момента пытаешься подобрать более или менее сносную мотивировку для своего приказа. И не можешь. С самого начала знаешь, что не сможешь…
— Мы поворачиваем к «Титану». Объяснения я дам на Земле. Министру Космофлота, лично.
Ольга Лорецкая, штурман, сцепила пальцы и, оттеснив старпома, вышла вперед. Ее невысокая, широкая от гипертрофированных даже для мужчины мышц, фигура напряглась.
— Капитан, мы все требуем данных о ситуации. Дело в неполадках компьютера?
Артур поморщился — и удивился, что еще может реагировать на такой пустяк, как утечка информации:
— Не только. Но я пользуюсь параграфом 368-З.[33]
Тишина. Показалось, что кондиционеры дали сбой. Капитан с трудом обернулся и увидел, что даже «железная Ольга» несколько отмякла… То есть обмякла. «В психушку затолкают… И раз ничего не смогут найти в корабле — то пожизненно. Все, все… Но продолжать рейс с людьми в таких условиях… Может, успею организовать правдоподобную аварию? Куликов же организовал, и ничего, летает. А если все равно учтут, что у меня сестра сошла с ума?!»
— Необходимо срочно рассчитать примерный обратный курс. Его погрешности исправим позже. Разворот планетарными, именно планетарными, двигателями, включаемыми на ми-ни-маль-но-е время. — Артур наконец ухитрился, выдавил из себя спокойную улыбку.
И тут, словно в ответ, дрогнул пол — раньше срока ожило Большое Зеркало. (Озр не теряла время — даже сейчас, когда была уверена, что помешать ей очень и очень сложно.) Все рванулись по креслам, к внезапно страшно ожившим пультам. Старпом так поспешно вдавила клавишу общей тревоги, что сломала ноготь.
Экипаж, уже было занявший рабочие места, разбежался по противоперегрузочным креслам, которые стояли повсюду — просто как дань героическим временам. Ведь локаторы Ли всегда засекали метеориты размером до 15 см на расстояниях до 50000 км, а более мелкий мусор сжигало резонансное поле Брауна. Конечно, планеты и планетоиды — места беспокойные, но в вакууме-то! Аврал там, где десантники уже полстолетия могли вольготно наполнять свои каюты разнообразным плохо закрепленным хламом, плюя на инструкции министерских крыс! Нет, это полное безобразие, рецидив каких-то доисторических времен!
Но ускорение наваливалось — быстрое, нервное. Оно росло вопреки всем мнениям экипажа. И плохо закрепленные предметы в каютах, естественно, воспользовались своим шансом — начали срываться с мест, при случае кроша все, не защищенное от подобных случаев — то есть другую контрабанду.
Пилоты катеров, впрессованные в пухопластик, перебирали все самые изысканные комплименты в адрес своих коллег, так бездарно управляющих планетолетом. Не суметь вовремя чуточку уклониться! Но не все могли выражать свои чувства в таком комфорте. Например, Анна Остапенко, жизо-1, была застигнута в самом начале проверки склада научного оборудования. Пока она пыталась всунуть на место какой-то прибор кометологов (его подозревали в чуть излишней радиоактивности), ее швырнуло на пол. Прибор раскололся на увесистые части, которые начали летать и скакать между дверцами намертво встроенных в отсек шкафов-контейнеров. Остапенко, как могла, добралась до противоперегрузочного кресла, сжалась в нем, уткнувшись расцарапанным лицом в резко пахнущий, покалывающий пластик. Куски прибора временами крушили секцию, магнитную защиту которой не успела восстановить жизо. И воздух вокруг становился все оживленнее.
В кают-компании не выдержало несколько деревьев — оторвавшись от пола, они начали кувыркаться и перекатываться, как безумные инопланетные акробаты. Пластиковая листва отрывалась, ветви ломались. Очень скоро стволы стали давить столики…
В медотсеке Инга при первом толчке удержалась на ногах — в отличие от медика-1. И крайне спокойно заявила:
— Кажется, я плохо заперла одну клетку.
Прежде чем Петр Сергеевич успел внятно приказать не валять дурака, она скрылась за дверью из матово-белого бронированного стекла. (Не все ли равно, откуда управлять кораблем?) Медик-1 лежал в кресле и слушал по интеркому, как звери вопят дурными голосами. И ждал, что вот сейчас сработает комингс и по стеклу двери потечет грязно-коричневая, герметизирующая смола, а там, за всем этим, будут пробоина и пустота. И еще — Петере с перепугу может натворить что угодно. Хотя, с другой стороны, при таких перегрузках трудновато предпринять даже что-либо нужное…
В рубке все шесть человек пытались сделать хоть что-нибудь. Оба кибернетика изо всех сил старались справиться с ходовым компьютером. Но эта работа была чисто символической — свинцово- тяжелые руки парней кое-как то ползали, то мотались (во время вибраций) по пультам. Львиная доля их сил явно уходила на то, чтобы не нажать не ту кнопку. Артур даже пару раз хотел в меру сиюминутных возможностей горла наорать на кибернетиков, потребовав, чтобы они убирали свои лапы к чертовой матери и от греха.
Сам капитан хотел остановить двигатели. Он посмотрел в очередной раз на экран их внутренних параметров — и пальцы стали холодными, а не только свинцовыми, кусками ваты. Голова опустела.
В реакторе начались непонятные, самопроизвольные эволюции плазмы. Еще мгновение — и датчики словно переключились на сумасшедший дом. Бессистемные, к счастью (???) пока бессистемные, скачки
