— Но…
Старик, как робот, положил иссохшую ладонь на молодую, сильную руку:
— Будь гуманен и не старайся мучить меня жизнью. Ты сам со временем постигнешь мою правоту.
Одна из стен комнаты внезапно исчезла. Внутрь рванулся голубой, словно липнущий к одежде свет. Все вокруг обзавелось резкими, злыми тенями. В шерсти шкур вспыхнули тысячи острых огоньков. Стали видны потертости. Ученик отвернулся и, закусив губу, всматривался в бесцветную растрескавшуюся пустыню, в кажущиеся матерчатыми муляжами скалы. Белесые вихри песка вели вечное кружение под огромной, мутной чашей неба, иссохшего от жары. Старик закрыл глаза и произнес голосом, выжженным, как земля снаружи:
— Я ухожу. Я, Сторож Врат, добровольно сливаюсь с Абсолютом. Отныне Врата открыты и пространства планеты не заперты друг от друга. Я свободен от своих обетов.
Земля не застонала и не закачалась, как убиваемый спящий человек не успевает вздрогнуть. К тому же многие силы Мироздания сдвигаются незаметно для людского, мало внимательного глаза.
Учитель медленно завалился набок. Ученик стоял и смотрел. Он не имел сил даже на шаг. Еще мгновение — и воля старика кончила свою смертоносную работу. Он остался на полу грудой темно-кофейной одежды. Стена опять потеряла прозрачность, и комната снова стала совсем обычной, непролазно-темной после света, почувствовался резкий запах шкур, потянуло неприятным, удушающим дымом от заколебавшихся свеч.
— Учитель!
Глаза того были закрыты.
Ученик (сейчас стало видно, как он молод, почти юн) стоял и плакал. Молча, отчаянно взывал к Старшим — к тем, чья мудрость и сила неизмеримо выше сознания умершего Сторожа.
«Коллапс личности необратим» — эта мысль очень походила на обычную, но ее появлению не предшествовала никакая подготовительная активность мозга. Нетренированный человек, не знающий свое сознание, принял бы ее за собственную. «Если индивидуальность согласилась заложить в себя программу саморазрушения и согласилась с ее работой — тут бессильны Старшие всех уровней Бесконечности».
Ученик бросился на пол. Ментальный контакт был сметен бурей черного, бесящегося отчаяния. Промелькнул только последний обрывок: «Мы делали что могли…»
Представители относительно высших стадий разума не могут действовать за относительно низших. Только — вместе, только — добровольно…
…А жалкий огрызок, оставшийся от Сторожа Ворот, витал на Уровне Мира-Без-Бурь. Огрызок был способен только на смутное осознание своего существования и бесконечное наслаждение этим чувством. На этом Уровне не существовали ни память, ни тот, кто сейчас лежал на полу комнаты.
Все это есть только в сложных, гораздо более высоких Мирах. Там, где в вечном спазме бьются и Планета Врат, и вся Метагалактика.
Старшие предоставляют возможности. Сливают вроде бы несвязанные цепи причинностей. И поэтому на древней арене сейчас должны появиться вроде бы случайные лица. Но так покажется лишь тем, кто некомпетентен.
Люди, и за всеми ними — тени Сил.
Кто думает, что действует сам по себе, — действует с кем-то.
Смутные следы движений — таких могучих, что, попади их источники на Уровень нашей Вселенной, она сгорит от одного-единственного выдоха этих Сил.
С кем ты?
Микрокосмос — макрокосмос. Вечность. И люди, не думающие о том, как тесно они с ней спаяны, слиты.
Спаяны с какой из двух Вечностей, которые есть Одна? Легче спать, не пытаться думать. Но…
Люди — тени, которые отбрасывает Беспредельность. Беспредельность — тень Людей. И то, и то верно.
Сутки орбитального полета прошли спокойно. Серо-белая, шершавая от жара планета плыла внизу. Пустота над ней, пустота под ней и вокруг нее, сумасшедшая топка местного солнца… Экипаж умолял разрешить хотя бы облеты на катерах, по низким орбитам. От беспрерывности просьб мог чокнуться даже компьютер — но Истомин пока держался.
Через двадцать пять часов облета малый двигатель внезапно дал незапланированную коррекцию — и отключился. На этот раз аварийная сигнализация сработала, коридоры наполнились режущими дерганьями багрового света вперемешку с утробным воем сирен.
Но это совершенно не убавило беззаботности экипажа. Всем как-то поверилось в высокоразумных и доброжелательных инопланетян. В амортизационные кресла большинство людей кинулось по одной- единственной причине — чужаки могли не совсем умело сработать с земным кораблем.
А «Дальний» падал на планету — как клочок фольги на жаровню. И его скорость росла быстрее, чем в естественных условиях.
Происходящее было неожиданностью даже для Озр.
В самом начале коррекции Командор поняла, куда разворачивает планетолет.[37] И стала действовать.
Немедленно оголить ближайший световод. Зажать его в пальцах. Но машины не слушаются. Озр оказалась в положении, недавно испытанном земным капитаном. Единственное отличие — Командор не переставала подсасывать информацию из ходового компьютера и великолепно знала, что, где, в какой степени неисправно.
Но эта информация ничего не меняла.
Через две минуты «Дальний» впился в воющий и визжащий воздух — тот корчился под ним, на доли секунды становился твердой поверхностью и расшвыривался по сторонам.
Удар о камни, пережженные солнцем, превращенные им в подобие скелетов губок. Вверх, в стратосферу, рванулся столб из бесцветных, рваных обломков они падали назад как великанская, режущая зола.
Планетолет должен был испариться в термоядерном взрыве, стать отцом огромного кратера-вулкана. Но в реальности — только лязгнули зубы людей и окончательно перемешались внутренности некоторых, особо хрупких приборов кометологов.
Десантник не верит Бездне. Первой модернизацией земного корабля был дистанционно смонтированный в машинном отделении и затерявшийся среди механизмов простенький генератор защитного поля. Естественно, с абсолютно автономной системой управления и невероятным запасом прочности.
За неполных три минуты он исчерпал почти все свои резервы. На него действовало мощнейшее, целенаправленное поле подавления — оно исчезло сразу после посадки.
Еще секунд сорок — и генератор бы не выдержал.
Очередной Всеобщий совет кончился, и Серж, назидательно подняв чистенький палец, весело ораторствовал:
— Нас совсем, совсем явно позвали в гости. И наши хозяева имеют такую технику… — Тут кибернетик мечтательно закатил глаза, по-кавказски поцокал языком. — К тому же они явно гуманны, между прочим.
Артур, слушавший Сержа вполуха, неопределенно пожал плечами. Капитану хотелось сидеть, жевать «клубничную» пастилу и ни о чем не думать. Ситуация вышла даже из-под подобия контроля. Но тем не менее человеческих жертв нет, и поэтому на Совете пришлось согласиться на относительно вежливые требования экипажа. Так что завтра утром — первый выход из корабля.
Плохая затея. Малосимпатичная.
Впрочем, пока все действительно вроде бы не так уж и страшно. Приборы показали, что местная атмосфера состоит в основном из безобиднейших, инертных газов (другим здесь просто не ужиться друг с другом). Они не должны повредить пустотным скафандрам. И радиационный уровень эта экипировка тоже вроде бы может вынести. Хуже, что экипаж в эйфории.
Артур дожевал пастилу и потянулся к яркой, развеселой коробочке — за новой. Он не верил в
