показаний, как и сами данные, не лезли ни в какие ворота. «Вот он, результат вчерашнего! Тянул! Ночью надо было будить всех, поворачивать!!! Трус! Покойник и трус!!! Ах, все выключено, ах, все под контролем… Идиот!..»
Компьютер — будь он проклят всем Космосом! — не пропускает ни одной команды. Кнопка аварийного отключения ходовых двигателей, разумеется, опять не срабатывает. Компьютер ее блокирует. По идее, он никак не может этого. Значит, его схема меньше всего походит на изготовленную на заводе и проверенную на «Титане». Только что проверенную. Бред! Перекроить за несколько дней полета то, что переделывают, перепрограммируют на заводах, — за полгода!!! Чушь. Космос это же не пещера из детских сказок. В нем мрут от проклятой техники, мерзкого магнетизма и чего там еще! Но не от чертей, черти все возьми! От объяснимого дохнут люди!!!
Кнопка аварийного полного отключения компьютера (опаснейший шаг в такой ситуации!). Тоже не работает. И мысли скачут все так же. По-прежнему упорно кажется — стоит объяснить происходящее — и оно тут же кончится, не выдержит, так сказать, света знания, сгинет. Классически полное бессилие. Компьютер не может блокировать свое собственное отключение — и преспокойно делает это. Молчит даже аварийная сигнализация — по мнению машин, на корабле все идет в лучших традициях штатных расписаний. В соответствии с программой. Кто-то, скорее всего Серж, грязно, матерно ругается. Нет времени оглянуться, наорать за такое. И самому хочется закричать, набрать слов еще более отвратительных…
На долю секунды все вроде бы пришло в норму.
И немедленно началось самое страшное.
Звезды полыхнули, красно-желто-черными языками и рухнули в глубины Мироздания — или туда провалился планетолет? Пространство вне и внутри «Дальнего» наполнилось серо-черными, бесплотными кусками теней, похожих на взмахи призрачных крыльев. Они сгущались, «уплотнялись», и скоро беспросветная эфемерность растворила планетолет.
Отказали все нормальные чувства. Вокруг не было ничего — ни рубки, ни корабля, ни Космоса, ни тебя самого. Тело перелилось, впиталось в ту же эфемерность и существовало в ней — другое, чуждое, не подвластное ни сознанию, ни ощущениям. И даже это понимание Артур вывел только из соображения: раз он мыслит, то живет, значит, его тело все-таки существует в какой-то апокалиптической форме бытия…
Это состояние было немыслимым, чудовищно тяжелым. Разум не приспособлен к такой среде — настолько отличающейся от всего человеческого, что для мозга она оказалась практически Ничем, хотя не могла не иметь хоть какой-то структуры. Сознание отчаянно цеплялось само за себя, не желая потухать в этом бреду, который даже черным можно было назвать чисто условно. Эфемерность, перевоплотившаяся в Ничто, давила, гасила, не давала ни малейшей опоры слитым с ней человеческим мыслям; структуры, на которых теперь они были записаны, словно сопротивлялись новой организации, стремились уничтожить ее. Или это мысль с непривычки не могла функционировать в Ничто, пыталась покинуть его — пусть и ценой своего уничтожения?
Сознание уходило. Собрать все мысли, не дать им погаснуть было страшно, мучительно, больно. Больно — а ведь тут даже боль не была сама собой, став ощущением вечного, нереального кошмара, от которого не сумеешь даже заледенеть… Человек не мог существовать в этом ужасе, прятавшемся до сих пор где-то около привычного мира — под, над, рядом? И все время — время сюда принесло сознание — казалось, что сил уже нет, что воля больше не может держать жизнь, что это началась сама смерть.
Сгинуть здесь, в этом провале (глубине?) Мироздания, было особенно страшно, неприемлемо…
Но кошмар, видимо, все-таки решил кончиться. Снова полет адских крыл, унесших корабль в страну за миром теней. Только все происходит в обратном порядке: от почти непроницаемого танца сгустков Небытия, пролетов его полотнищ, до редких всплесков-дрожаний. Черно-желто-красные языки звезд. Конец!
Артур без сил то ли сидел, то ли валялся в кресле. Ноги, все тело дрожит. Ботинки — он почему-то думал о них — казались страшно неудобными. Двигатель работал совершенно нормально — об этом докладывал ярко горящий дисплей. Дисплей — единственное, что капитан сейчас был в состоянии разглядеть. В пьяняще человеческой тишине рубки кто-то еле-еле шепнул: «Пронесло!» Этому шепоту, оглушительному, почти такому же громкому, как стук сердца, ответил испуганный женский вскрик — слабый, обессиленный, внятно слышимый лишь тем, кто успел отвыкнуть от звуков.
В подсознании заворочался страх. Что-то рядом было неладно, крупно неладно. Случилось что-то страшное, еще как следует не зафиксированное мозгом. Капитан с усилием, резко развернулся к левому обзорному экрану.
И ослеп от голубого солнца.
Глава 3. Чем пахнет Планета Врат?
Старпом истерично смеялась, уронив голову на вновь уснувший пульт. Черные волосы дергались на белом металле. Нина ничего не помнила — только что сидела, не прошло и полсекунды, и без всяких ощущений возникла эта звезда… Только шок, шок, идущий из глубин интеллекта. И неуправляемый животный страх, дурацкое беспочвенное знание: это на самом деле чужое солнце.
Чужое.
Серж не переставая щипал свою руку. Ладонь уже вспухла, но пробуждение не наступало. Артур пытался быть невозмутимым и кое-как барабанил пальцами по колену. Остальные сидели в ступоре — их головы еще не оправились от присутствия в Ничто.
— Я жду, когда все очухаются, — сказано было излишне резко, и Рагозина мигом вскинула голову. В коричневых, помутневших глазах блестели слезы — как вода на грязноватом стекле.
— Ты еще не понял?!
— Я понял, что еще минут пять хлюпанья — и мы покойнички в склепе последней модели. — Капитан нарочито (из-за дрожи в коленях) не спеша поднялся, кое-как прошелся мимо пульта, инстинктивно стараясь не наступать на те участки паркета, которые освещены чужими лучами. Этот свет больше всего походил на раскаленную, вязкую жидкость, он словно тек по спинам отвернувшихся от него в темноту людей.
Хорошо, что все слишком заняты собой. Полезно, если хотя бы не он сам, а экипаж поверит в капитана.
Горло было наполнено чем-то отвратительным, не дававшим говорить. Тело ужасно мешало, норовило дергаться. Но Истомин почти спокойно повернулся к своим людям. Заявление о покойниках немного встряхнуло их инстинкты.
Ромов, полуосмысленно глядя в пол и до крови кусая собственный палец, пробормотал:
— За год в Космосе не бывает столько аварий, сколько у нас за час…
Это сомнительное утверждение повисло в воздухе. Артур догадался подойти к селектору, взял микрофон — тот сейчас почему-то очень походил на ехидную змеиную голову.
— Медотсек, спецвызов.
Компьютер без промедления соединил с абонентом.
— Алексеев, срочно в рубку. Петере, на месте в полной готовности. Общий вызов. — И во всех отсеках взвыла пронзительная, короткая сирена: — Экипаж, внимание. На борту, — взгляд на экран, соединенный с биодатчиками в каждом помещении, — нет ни погибших, ни сильно пострадавших. Системы жизо, — взгляд на соседний экран, — в норме. Неполадки в двигателе и компьютере прекратились без нашего вмешательства. («Словно даже техника испугалась этого Ничто и от испуга вынесла всех обратно».) Просьба соблюдать спокойствие. Мы находимся в немного нерасчетном участке пространства. Общий корабельный совет будет после Малого командного. Командный — немедленно. Недостающим — срочно в рубку. Конец.
Серж внезапно вскочил с кресла, рванулся к Артуру — еще неуклюже, — дернул его за рукав, чуть не оторвав приклеенную пластиковую нашивку:
— Кэп, это контакт!!! Нас затащили инопланетяне! Смотрите! Смотрите!!! Серж отпустил начальника и, улыбаясь во всю физиономию, протанцевал между полуживыми пультами, толстыми креслами и обтекаемыми блоками аппаратуры. В танце он старался все время указывать на правый экран обзора. Там
