свою текучесть. Текучесть — это беспрепятственность. Если ваш ум лишен страха, свободен от всех форм привязанности и является сам себе хозяином, тогда он не знает препятствий, промедления, остановок и увязания. Тогда он следует своим путем, как вода. Он, как ветер — дует, куда пожелает. Его можно уподобить и кругу с центром где угодно, ибо у него нет окружности, нет и центра. Онтологически, буддийские философы называют это состоянием пустоты (шуньята). Художники могут и не достигать этой высоты сознания, которая не является сознанием в обычном смысле. Но они должны испытать нечто сходное с этим, не вполне это сознавая. Когда фехтовальщик, подобно тому, как это делают дзенские мастера, сравнивает свое искусство с отражением луны в воде, он передает свое состояние неосознаваемого, в котором держит свой меч, будто не держит, и фехтует, будто не фехтует.
С духовной точки зрения, это состояние не-эгоизма или отсутствия «Я», Именно это противостоит всему, что приходит извне. Именно эта жесткость не дает нам принять все, с чем мы встречаемся и что нам противостоит. В детях явственно преобладает бессознательное, что их выгодно отличает от нас. В нас преобладает интеллект, который выбирает и решает, и эти его качества отвращают нас от «да будет так». Без чувства эго или «я» — нет моральной ответственности, но божественное превосходит мораль. Так и искусство. Оно пребывает в абсолютной свободе, но там, где нет свободы — нет и искусства. Свобода, творчество, мею — это синонимы. Таково и искусство фехтования. Пока фехтовальщик не достиг состояния свободы, в котором нет жесткого эго, у него не будет меча, который дает жизнь, а будет лишь оружие для убийства.
Меч в основном ассоциируется с убийством и большинство людей недоумевают, что у него общего с дзен, одной из школ буддизма — несущей любовь и милосердие. Искусство фехтования различает меч, несущий жизнь, от меча, который несет смерть. Меч, используемый владельцем только в техническом аспекте, дальше убийства не идет, ведь его используют только тогда, когда собираются убивать. И совсем другое дело там, где вынуждены поднять меч. В этом случае не человек убивает — меч. Такой человек никому не желает вреда, но появляется враг, и тогда меч автоматически исполняет функцию справедливости, а это есть функция милосердия. С таким мечом прошел среди нас Христос. Такой меч не для того, чтобы нести покой, слезливо лелеянный сентиментальными людьми. Таким мечом совершил самопожертвование мастер чайной церемонии Рикю. Этот меч Ваджрараджи рекомендовал дзенцам Риндзай (Линь-Цзы).[21] Этим мечом Вандзян Ходзяку[22] размахивал бы независимо от его применения. Когда меч призван играть такую роль в жизни человека, он уже не средство самозащиты и не оружие убийства, фехтовальщик при этом превращается в высочайшего художника, создающего произведения подлинной оригинальности.
Глава 3
Может возникнуть вопрос: как это меч, который служит убийству, может убивать сам по себе, а не по приказу того, кто держит меч? Как неодушевленное, механическое орудие может создать подлинно самобытное творческое произведение? Когда он выполняет возложенную на него функцию, можем ли мы называть его чем-то оригинальным?
Дело в том, что, если меч находится в руках лишь технически совершенного фехтовальщика, тогда он только инструмент и никаким собственным умом не обладает. И то, что он делает, он делает технически, поэтому никакого мею в нем нет. Когда же меч в руках духовно совершенного фехтовальщика, который держит его так, будто не держит — тогда меч отождествляется с самим человеком, он обретает душу и движется со всем искусством, присущим ему, как фехтовальщику. Человек освобождается от всех мыслей, всех чувств, порождающихся страхом, от всей своей неуверенности, от желания победить. Человек начинает не осознавать как он действует мечом; и человек и меч, если так можно высказаться, соучастники неосознаваемого и именно несознаваемое может создать чудо творчества. Именно тут фехтование становится искусством.
Когда меч неотделим от человека, он становится продолжением его рук, частью его тела. Более того, тогда не разделяется ум и тело, как это бывает, когда мы рассуждаем, Тело и ум двигаются в полном согласии без помех интеллекта и эмоций. Исчезает даже различие между субъектом и объектом. Движения противника, как таковые, тоже не воспринимаются, и так называемый субъект отвечает на то, что ему диктуют обстоятельства. Он не осознает, как ему отвечать. Обо всем автоматически заботится его неосознаваемое, мгновенно реагируя на все происходящее.
Фехтовальщик называет это неосознаваемое «умом не-ума» (мусин но син) или «умом, который не знает остановок» (тамарану кокоро) или «умом покинутым и непокинутым» (сутэту сутэпу кокоро) или «обыденным умом» (хэйдзе сик). Секрет фехтования состоит именно в достижении этого состояния ума или состояния духа, потому что это состояние выходит за пределы чисто психологических состояний.
Дзягю Тадзима-но-ками Мунэнори (1571–1616), один из величайших фехтовальщиков за время существования этого искусства, обучал Токугава Иэмицу (1604–1651) — третьего сегуна правления Токугава. Сам Тадзима-но-ками изучал дзен у Такуана (1573–1645) и включил в тренировку фехтовальщика многие элементы учения дзен. Он говорил, что последняя ступень овладения искусством фехтования — это состояние ума не-ума. «Не-ум» (мусин) по существу значит «обыденный ум» (хэйдзе син), и, когда он достигнут, то задача выполнена. В начале каждый пытается овладеть только мечом, причем как можно лучше. Это естественно. Техникой овладеть необходимо, но пока ум хоть на чем-то фиксирован, пока фехтовальщик стремится все совершить на высшем уровне или проявить свое искусство, или превзойти других, или слишком беспокоится, как он продвигается к мастерству, — он будет совершать гораздо больше ошибок. Почему? Потому что его самосознание или эго-сознание слишком подозрительно наблюдает за полем его внимания, а это препятствует свободному проявлению мастерства, которого он достиг. Он должен избавиться от жестокого само- или эго-сознания и положиться на естественный ход событий, ибо все, что необходимо, должно быть сделано, потому что ничего особенного, по сути дела, и не предстоит сделать. Когда все совершается в состоянии не-ума или не-мысли, т. е. отсутствуют все формы само- и эго-сознания, тогда действующий совершенно свободен от всех помех и ничто не нарушит линию его поведения. Если он стреляет из лука, он просто снимает лук, накладывает на него стрелу, натягивает тетиву, прицеливается и, когда чувствует, что все в порядке, дает стреле лететь. Он не чувствует, что совершает что-то особенно хорошее или особенно плохое, важное или самое обычное. Это подобно тому, что, услышав звук, повернуться и увидеть во дворе птицу. Это и есть «обыденный ум». Даже в смертельной схватке фехтовальщик сохраняет такое состояние ума. Он забывает серьезность ситуации, не думает о жизни и смерти. Он есть «не-движимый ум» (фудо-син). Фудо-син подобен луне, отраженной в потоке. Вода потока находится в движении, но луна сохраняет свое спокойствие. Ум движется в ответ на десять тысяч ситуаций, но остается тем же самым. Это вершина искусства. Все интеллектуальные схемы, все, что искусственно, в бою не должно, существовать.
Дзягю Тадзима-но-ками приводит в связи с этим слова мирянина Хо Кодзи: «Подобно деревянной лошади перед цветами и птицами». Это и есть состояние мусин (не-ум). У деревянной лошади нет ни ума, ни чувств, и когда она смотрит на цветы или слышит пение птиц, она совершенно неподвижна. Человек вовсе не похож на деревянную лошадь. У него есть чувства, он подвержен множеству самых различных воздействий, но если его движения вызываются внешними причинами, если он управляется извне — тогда с ним все кончено. Даже в схватке за жизнь фехтовальщик должен оставаться самим собой, быть господином самому себе. Как деревянный конь, он должен быть нечувствителен ни к чему вокруг.
Однако, не следует думать, что Дзягю Тадзима-но-ками ставит в пример нечувствительность лошади и деревянного петуха, чтобы мы дошли до полной умственной атрофии или недоразвитости ума. Напротив, он хочет, чтобы наш ум вернулся к своей природной чистоте, совершенно освободился от всех психических блоков, от всех помех, и до предела раскрыл все, чем он обладает. Фехтовальщику нужно научиться владеть собой так, чтобы акт видения моментально превращался в действие. Восприятие и действие сливаются в единый процесс. Тадзима-но-ками считает, что видение должно сначала возникнуть в уме, оттуда оно передается глазам, и затем туловищу и конечностям. Вот тогда видеть и значит действовать. Если не глаза, а сам ум в глубине первым открывает или схватывает движения противника, тогда тело не теряет времени, чтобы приспособиться к обстоятельствам. Впрочем, современные психологи и врачи
