день был доставлен адрес, с которым я и отправился в поиски загадочного художника. Это был мальчик лет 12-ти. При появлении моем мальчуган сконфузился и оробел, а потому, чтоб ободрить и расположить его к себе, я похвалил его способности и велел принести ко мне все его рисунки, какие найдутся. Мальчик был рад, воспользовался приглашением и через несколько дней явился ко мне со своими тетрадками. При рассмотрении рисунки оказались настолько безукоризненными, что я окончательно утвердился в предположении об открытии замечательного художественного таланта. Не теряя времени, я взял мальчика к себе, рисунки отправил в Петербург, а через месяц или два отправил туда же и его самого, где он и был принят в Академию Художеств в качестве ученика.
Это был будущий профессор живописи, лучший русский маринист Иван Константинович Айвазовский.
А.П. Бородин
(1834–1887)
Александр Порфирьевич Бородин, замечательный русский композитор и ученый-химик, был очень рассеянным человеком. Однажды он поехал с женой за границу. При проверке паспортов на пограничном пункте чиновник спросил, как зовут его жену. Бородин затруднился ответить. Чиновник посмотрел на него подозрительно. Ситуация складывалась очень двусмысленная. В это время в комнату вошла Екатерина Сергеевна, и Бородин бросился к ней с криком:
– Катя! Ради Бога! Как тебя зовут?
Рассказывают о случае, происшедшем с Бородиным. Однажды уйдя из дома и опасаясь, что в его отсутствие к нему может прийти кто-нибудь из друзей, он приколол к входной двери записку: «Буду через час». Вернувшись через некоторое время и увидев записку, он огорчился:
– Какая досада! Впрочем, ничего не поделаешь, придется подождать.
И вздохнув, устроился на скамейке в ожидании самого себя.
Как-то Бородин пригласил к себе на вечер друзей. Играли его произведения, ужинали, беседовали. Неожиданно Бородин встал, надел пальто и попрощался.
– Куда это вы, Александр Порфирьевич?
– Будьте здоровы, мне некогда, уже и домой пора, у меня завтра лекция…
Раздался взрыв смеха, и только тогда хозяин понял, что он у себя дома.
К.П. Брюллов
(1799–1852)
Брюллов, автор «Последнего дня Помпеи», неохотно писал портреты. Особенно дамские.
– Написал их так, как они есть, – они недовольны: недостаточно, говорят, красивы; приукрашивать же их – терпеть не могу, – говорил Брюллов.
Жена известного миллионера, баронесса Х., упросила его, однако, написать ее портрет.
Когда портрет, прекрасно написанный, был готов, баронесса Х., свежесть лица которой, к слову сказать, приобреталась у парижских парфюмеров, начала придираться к художнику.
– Уж я, право, не знаю, – сказала она, рассматривая портрет, – но мне что-то не нравится… Краски вы, что ли, нехорошие покупаете?
– Уж если речь зашла о красках, – рассердился Брюллов, – то портрет должен быть очень похож, потому что я их покупаю в том же французском магазине, в котором вы покупаете свои румяна.
Ф.А. Бурдин
(1827–1887)
Для бенефиса известного комического актера Ф.А. Бурдина Островский написал «Таланты и поклонники». Передавая артисту рукопись, драматург перелистал ее и, найдя нужное место, сказал:
– Голубчик, Бурдин! Главное, вот это место: вложи как можно более души! Пожалуйста, не испорть этого места!
Через день после спектакля Бурдин возвратил Островскому рукопись со словами:
– Прости, дорогой! Но вот как раз это место я и испортил.
– Что ты! Каким же образом?
– Кофеем облил!
Толстяк актер Бродников снялся на одной карточке вместе с тощим актером Трофимовым.
Когда показал эту карточку Бурдину он воскликнул:
– Это «сон фараона», что ли?
М.И. Глинка
(1804–1857)
Известно, что великий русский композитор Михаил Иванович Глинка некоторые свои сочинения писал за границей, а именно в Швейцарии. Его имя уже тогда пользовалось известностью. Поселившись где-то в пределах Женевского кантона, столь излюбленного англичанами и русскими, он часто подвергался докучливым посещениям земляков.
Не всегда расположенный к пустой болтовне с праздными соотечественниками, он позволял себе иногда никого не принимать, отзываясь или болезнью, или отсутствием времени, особенно в те дни и даже недели, когда он вполне отдавался своим занятиям.
Больше других надоедал ему визитами какой-то молодой человек из земляков. В один из таких приемных дней некий юноша зашел к композитору.
– Дома барин? – спросил он у слуги.
– Они уехали.
– Скоро возвратятся?
– Неизвестно.
Молодой человек ловко повернулся на каблуках и, напевая песенку, вышел.
Глинка узнал посетителя и слышал его разговор.
– Беги, вороти его скорей, – закричал он слуге, поспешно выбежав в переднюю.
Удивленный слуга повиновался.
– Барин приказал вас просить, – смущенно обратился он к молодому человеку.
Юноша, конечно, воротился.
– Тысячу раз прошу меня извинить, – проговорил с улыбкой М.И., встречая гостя. – Отдавая приказание слуге, я совершенно забыл исключить вас из числа лиц, не посвященных в мои работы, и даже ждал вас.
Юноша удивился и обрадовался.
Было незадолго до обычного обеденного часа.
– Вы доставили бы мне большое удовольствие, если бы не отказались отобедать вместе, чем Бог послал, – прибавил М.И.
Молодой человек не ожидал такой любезности и счел за особенную честь воспользоваться предложением музыкальной знаменитости. Он, конечно, не мог догадаться, что умысел был другой.
За обедом М.И. был очень весел, шутил, смеялся, не желая показаться скучным молодому собеседнику.
– Скажите, не припомните ли вы ту песенку, которую напевали, уходя от меня? – неожиданно спросил он юношу.
– Я, кажется, ничего не напевал.
– Напевали, я сам слышал, но торопливо и сбивчиво, так что я не мог уловить мотив.
Молодой человек, желая угодить гостеприимному хозяину, перебрал весь запас своего репертуара из опер и шансонеток; наконец, напал на «Камаринского».
– Она, она! Эта самая, – вскричал обрадованный композитор, и тут же внес весь мотив в партитуру.
Благодаря случаю в композиции М.И. Глинки появилась старинная плясовая народная песня, известная теперь каждому.
Глинка увлекался иногда, как ребенок. Однажды был у Кукольника, жившего тогда на даче в Кушелевке, услыхал там как-то пастуха, игравшего на свирели, и прослезился. Кукольник тоже был иногда не прочь прослезиться, но здесь удивился:
– Да что вы, в самом деле, не освежившись винной влагой, а уже нюните!
