Глинка обнял и поцеловал пастуха, дал ему какую-то монету, отер слезы и сказал:
– Действительно глупо, но уж у меня натуришка такая пошлая – все тянет в грусть.
С.Н. Глинка
(1775–1847)
Глинка был самым снисходительным и беспристрастным цензором. Погодин написал справедливую, но сильную рецензию на «Историю русского народа» Полевого. Зная короткое знакомство Глинки с Полевым и опасаясь его не только как цензора, но и как человека, не любившего строгой критики, Погодин вздумал позвать его обедать, угостить по-русски и потом, после шампанского, попросить его выслушать рецензию. Но к величайшему удивлению и огорчению хозяина, Глинка тотчас после обеда взялся за шляпу и начал прощаться. Погодин его удерживает.
– Нельзя, – отвечал Глинка, ничего не знавший о приготовленной ему засаде, – у Николая Алексеевича Полевого родился сын; он назвал его в честь меня Сергеем и звал меня в крестные отцы!
– Как же это, Сергей Николаевич, а я хотел прочитать вам рецензию; думал, что вы выслушаете на досуге.
– Нельзя. Да что за рецензия?
– На «Историю» Полевого.
Глинка призадумался.
– Ну! – произнес он, наконец, – хоть я еду крестить у него сына, но надобно быть беспристрастным. Рецензии слушать некогда; но я вас знаю и уверен, что тут ничего нет непозволительного. Давайте перо.
Схватил перо и подписал, не читавши: «Печатать дозволяется. Цензор Глинка» – и затем убежал.
В бытность свою в Смоленске, Глинка подъехал на извозчике к одному знакомому дому слез с дрожек, снял с себя сюртук, который был надет поверх фрака, положил на экипаж и пошел по лестнице. Посидев недолго в гостях, он вышел из дому, но ни сюртука, ни извозчика не оказалось. Глинка отправился в полицию, чтобы заявить о пропаже.
– Извольте, – говорят ему, – взять в казначействе гербовый лист в 50 копеек, и мы напишем объявление.
– Как! У меня украли, а я еще и деньги должен платить! – возразил Глинка и прямо отсюда пошел на биржу, где стоят извозчики; посмотрел, – вора не было.
– Послушайте, братцы, – сказал он извозчикам, – вот что со мной случилось; вот приметы вашего товарища; найдите мой сюртук; я живу там-то; зовут меня Сергей Николаевич Глинка.
– Знаем, знаем, батюшка, – закричали извозчики.
На другой день сюртук был найден и вор приведен. Глинка сделал приличное наставление виновному, надел сюртук и отправился в полицию.
– Извольте видеть, – сказал он, с довольным видом, – полтины не платил, просьбы не писал, сюртук на мне, а я не полицмейстер!
Раз Глинка ехал на извозчике; навстречу ему шла команда, которую вел молодой офицер с обнаженною шпагою в руке. Это было в Москве у Иверских ворот, где всегда тесно и людно. Офицер прежде закричал на извозчика, чтобы тот посторонился, а потом ударил его шпагою плашмя, и так неосторожно, что оцарапал до крови. Глинка соскочил с дрожек, обошел заднюю шеренгу и расспросил, кто этот офицер и какого полка. Вслед за тем он отправился к дивизионному командиру, рассказал о происшествии и прибавил, что если завтра же обиженный не будет удовлетворен, то он подаст всеподданнейшую жалобу государю. Генерал тотчас послал за офицером.
– Виноват, я точно это сделал, – сказал офицер, – но что угодно господину Глинке?
– Чтобы вы, – ответил Глинка, – в присутствии генерала и при мне попросили извинения у этого извозчика. За что вы его ударили? Какое имели на это право? Вы – офицер, он – извозчик, оба полезны по- своему и один другого заменить не можете.
– Но я не знаю этого извозчика.
– Он здесь, – отвечал Глинка, и ввел извозчика.
Офицер извинился. Глинка бросился к нему, крепко пожал его руку и уехал, вполне удовлетворенный.
Император Александр I пожаловал Глинке бриллиантовый перстень в 800 рублей ассигнациями. Глинка приехал в один знакомый дом и показал хозяевам и гостям пожалованный перстень.
В эту минуту предложили сбор в пользу какого-то бедного семейства. Денег с Глинкой не случилось, и он, не задумавшись, пожертвовал свой перстень. Сколько ни уговаривали его, сколько ни предлагали ему взаймы небольшую сумму с тем, чтобы он после возвратил ее хозяину дома, – Глинка не согласился и уехал домой без перстня.
Н.И. Гнедич
(1784–1833)
Известный любитель литературы, граф Александр Сергеевич Строганов, пожелав услышать перевод «Илиады» Гнедича, пригласил для этого переводчика к себе на обед. После началось чтение, и старый граф под напевный ритм гекзаметра немножко вздремнул. Гнедич читал очень выразительно; в одном месте кто- то из героев говорит у него: «Ты спишь!» и прочее. Слова эти Гнедич произнес так громко, что Строганов в испуге вскочил с кресел с криком:
– Да не сплю я, не сплю! Я слушаю!
Поэт Милонов пришел однажды к Гнедичу, по обыкновению, пьяный, оборванный, растрепанный. Гнедич принялся увещевать его. Растроганный Милонов заплакал и, сваливая все на житейские неудачи, сказал, указывая на небо:
– Там найду я награду за все мои страдания!
– Братец, – возразил Гнедич, – посмотри на себя в зеркало: пустят ли тебя туда?
Н.В. Гоголь
(1809–1852)
У московского гражданского губернатора Ивана Васильевича Капниста, между прочими гостями, был Николай Васильевич Гоголь, представлявший тут в лицах разных животных из басен Крылова. Все гости были в восхищении от этого действительно замечательного экспромта. Представление окончилось внезапно из-за случайного приезда к Капнисту Михаила Николаевича Муравьева, который не был знаком с Гоголем. Капнист, знакомя Гоголя с Муравьевым, сказал:
– Рекомендую вам моего доброго знакомого, хохла, как и я, Гоголя.
Эта рекомендация, видимо, не пришлась по вкусу гениальному писателю, и на слова Муравьева:
– Мне не случалось, кажется, сталкиваться с вами.
Гоголь резко ответил:
– Быть может, ваше превосходительство, это для меня большое счастие, потому что я человек больной и слабый, которому вредно всякое столкновение.
Однажды Гоголь пришел к Жуковскому – спросить мнения о своей пьесе. После сытного обеда – Жуковский любил хорошо покушать, причем любимыми блюдами поэта были галушки и кулебяка, – Гоголь стал читать. Жуковский, любивший вздремнуть после обеда, уснул.
– Я просил вашей критики… Ваш сон – лучшая критика, – сказал обиженный Гоголь и сжег рукопись.
После апатических вечеров Н.М. Языкова, на которых все присутствующие находились в состоянии полудремоты, Гоголь, после часа молчания или отрывистых замечаний, иронически приглашал гостей по домам:
– Не пора ли нам, господа, окончить нашу шумную беседу.
Николай Васильевич Гоголь обладал значительными актерскими способностями: подвижным лицом, комизмом в чтении и тому подобным. Простота и естественность Гоголя, при чтении им самим собственных произведений, доходили до того, что однажды, на вечере у Аксаковых, первые слова читанной «Тяжбы»: «Что это у меня?.. Точно отрыжка?..» – показались настолько
