заговорщической улыбкой.
Сколько «От боли» дал мне док? Все вокруг переливалось и сияло. Иен откинул облако золотых волос с моего лица и прижал к моей щеке большую ладонь, в которой спокойно поместилось бы все мое лицо, от подбородка до лба. От этого прикосновения по моей серебристой коже словно пробежал электрический заряд. Стало щекотно внизу живота. Щеки зарделись. Сердце, не познавшее боли разочарования, не знало и радости полета. Преодолевая смущение, я ответила:
– Наверное, – прошептала я. – Если это сделает тебя счастливым.
– Так дело не пойдет, – возразил Иен. – Скажи, ты будешь счастлива, если останешься?
У меня получалось выдержать его взгляд не дольше нескольких секунд; робость, непривычная и сбивающая с толку, заливала лицо румянцем, и я снова и снова опускала глаза.
– Наверное, да, – призналась я. – Мне кажется, я буду очень, очень счастливой.
Счастливой и грустной, радостной и несчастной, уверенной и напуганной, любимой и отвергнутой, терпеливой и яростной, безмятежной и необузданной, воспрянувшей и опустошенной… все вместе. Я прочувствую каждый миг. Все это станет моим.
Иен терпеливо ждал. Я залилась краской и посмотрела ему в глаза.
– Значит, ты остаешься.
Он поцеловал меня на глазах у всех, и я тут же забыла, что в комнате есть кто-то еще. На сердце вдруг стало удивительно легко: ни преград, ни недоразумений, ни обид – только мы с Иеном, я и он; раскаленная магма растеклась по новому телу, плавя последние сомнения.
– Я останусь, – согласилась я.
И моя десятая жизнь началась.
Эпилог
Продолжение
Жизнь и любовь продолжались на последнем аванпосте человечества на планете Земля, хотя многое изменилось.
Изменилась я.
Это было мое первое перерождение в теле того же вида. Оказалось, что смена тела отнюдь не легче, чем смена планеты, потому что у меня уже сформировались кое-какие представления о том, что значит быть человеком, не говоря уже о завышенных ожиданиях. К тому же от Лепесток-в-лунном-свете мне досталось богатое наследство, и далеко не все оно было приятным.
Я унаследовала долю грусти и тоски по Прядильщице-облаков. Я скучала по матери, которую не знала, и переживала из-за того, что она страдает. Казалось, на этой планете не существовало печали без радости, и на каждую радость приходилась уравновешивающая ее печаль – словно кто-то переставлял гирьки на неведомых весах.
Я унаследовала непредвиденные ограничения. В отличие от сильного, быстрого, высокого тела – тела, которое могло пробежать много миль, обходиться без еды и питья, поднимать тяжести и дотягиваться до верхних полок, мое новое тело было слабым – и не только физически. Оно застывало, охваченное болезненной робостью всякий раз, как я в себе сомневалась: судя по ощущениям, в последнее время это происходило по многу раз на день.
Я унаследовала новую для себя роль в человеческом сообществе – за меня переносили тяжести, меня галантно пропускали вперед, мне давали самую легкую работу, и даже ту не позволяли доделать. Хуже того, я действительно нуждалась в помощи. Мои вялые мышцы не были приспособлены к физическому труду – я быстро уставала, и мои попытки это скрыть никого не обманывали. Вероятно, я бы и милю не пробежала без остановки.
Впрочем, дело было не только в физической слабости. Я привыкла к прежнему лицу – несмотря на его красоту, люди смотрели на него со страхом, недоверием и даже с ненавистью. Мое новое лицо при всем желании не могло вызвать подобных эмоций. Меня то и дело трепали по щеке, приподнимали подбородок и постоянно гладили по голове – благо до нее не составляло труда дотянуться (не считая детей, я была ниже всех ростом). Мои кудри перебирали так часто, что я перестала обращать на это внимание. Те, кто раньше меня сторонился, теперь делали все вышеперечисленное не реже, чем мои друзья. Даже Люсина не сильно возражала, когда ее дети стали бегать за мной по пятам, как восторженные щенки. Фридом при любой возможности забирался ко мне на колени и зарывался носом в волосы. Исайя слишком повзрослел для подобных проявлений привязанности, зато ему нравилось держать меня за руку и болтать о Пауках и Драконах, футболе и вылазках. А вот Мелани дети обходили за милю – мать слишком долго и старательно кормила их страшилками, и теперь никакие уговоры не могли ничего изменить. Даже Мэгги и Шэрон, хоть и старались по-прежнему не смотреть в мою сторону, уже не были столь непреклонны, как раньше.
Изменилось не только мое тело. В пустыню, пусть и с опозданием, пришли муссоны, чему я была только рада.
Во-первых, я никогда раньше не вдыхала запах креозотового кустарника под дождем и знала о нем лишь из обрывков воспоминаний Мелани, а теперь этот запах омыл затхлые пещеры и наполнил их почти пряной свежестью. Он впитался в волосы и преследовал меня повсюду, даже в снах.
Во-вторых, Лепесток-в-лунном-свете всю свою жизнь прожила в Сиэтле: чистая полоса синего неба и палящее солнце стали таким же потрясением для моего нового организма, каким показалась бы завеса тяжелых туч любому обитателю пустыни. После знойного блекло-голубого марева приятное разнообразие облаков завораживало – облака имели объем и двигались, складываясь в разные картинки.
В пещерах Джеба намечалась масштабная перестановка, и переезд в игровую, которая временно превратилась в общую спальню, стал хорошей возможностью подготовиться к более серьезным переменам.
Каждый угол был востребован, пустующих комнат не осталось. И все-таки занять старую комнату Уэса согласились только новенькие: Лэйси и Кэнди, которая наконец-то вспомнила свое настоящее имя. С соседкой Кэнди не повезло, но Целительница ни разу не выказала недовольства.
Было решено, что, когда дожди закончатся, Джейми займет свободный угол в комнате Брандта и Аарона. Мелани с Джаредом переселили Джейми к Иену еще до моего перерождения в теле Лепы. Впрочем, Джейми все прекрасно понимал – как-никак подросток.
Кайл трудился над расширением узкой расщелины, служившей спальней Уолтеру, стараясь успеть к тому времени, как пустыня просохнет. Для одного там было достаточно места, но Кайл не собирался жить один. По ночам Санни сворачивалась калачиком на его груди, как котенок, который подружился с огромным ротвейлером и безоговорочно ему доверяет. Санни всегда была с Кайлом. Их никто и никогда не видел друг без друга. Кайл, казалось, был совершенно ошеломлен, сбит с толку этими невозможными отношениями и ничего вокруг не замечал. Он все еще не оставлял надежды вернуть Джоди, а пока… пока он нежно прижимал к себе Санни.
До дождей свободного места не оставалось, поэтому я поселилась с доком в лазарете, который больше меня не пугал. На койках было неудобно спать, зато вокруг постоянно происходило что-то интересное. Кэнди помнила подробности из жизни Песни-лета лучше, чем детали своей; теперь в лазарете творились чудеса.
После дождей доку больше не придется спать на жесткой койке. В первую же ночь в игровой Шэрон без единого объяснения перетащила свой матрас к матрасу дока. Возможно, ее подтолкнуло восхищение, которое док испытывал к Целительнице, хотя я сомневаюсь, что док замечал, насколько красива Кэнди – его больше интересовали ее феноменальные знания. Но скорее всего, Шэрон наконец нашла в себе силы простить и забыть. По крайней мере, я на это надеялась. Хотелось верить, что даже Шэрон и Мэгги способны смягчиться.
Я тоже собиралась переезжать из лазарета.
Если бы не Джейми, возможно, наш решающий разговор с Иеном так и не состоялся бы. У меня потели ладони и пересыхало во рту от одной мысли о том, чтобы поднять эту тему. Что если чувства, которые я испытала в лазарете, те несколько идеальных минут, последовавших за моим пробуждением, иллюзия? А вдруг память меня подводит? Я знала, что для меня ничего не изменилось, но разве можно с уверенностью утверждать то же самое про Иена? Тело, которое он любил, все еще тут!
Я ожидала, что ему будет неловко – как и всем нам. Если даже мне, Душе, привыкшей к подобным переменам, было сложно, что уж говорить о людях? Я старалась побороть в себе ревность и избавиться от противоречивых отголосков любви, которую я когда-то испытывала к Джареду. Они мне мешали. Мне больше подходил Иен. Но иногда я ловила себя на мысли, что не могу оторвать взгляд от Джареда, – и тогда смущалась и краснела. Я замечала, как Мел, случайно коснувшись руки Иена, вдруг отшатывается, словно вспомнив, кто он такой. Даже Джаред, у которого не было поводов для неуверенности, время от времени украдкой поглядывал на меня. А Иен… Конечно, ему приходилось сложнее всего. Я это понимала.
Мы с Иеном были так же неразлучны, как Санни с Кайлом. Да, Иен постоянно касался моего лица и волос, мы часто держались за руки – но ведь на это тело все так реагировали, испытывая ко мне исключительно платонические чувства. Почему он не поцелует меня еще раз, как в первый день? Возможно, он не мог полюбить меня внутри этого тела, несмотря на то, что остальные это тело обожали.
Вот какая тревога тяжким грузом лежала на сердце в ту ночь, когда Иен перенес мою койку в большую и темную игровую комнату.
Впервые за полгода пошел дождь. Люди со смехом и ворчанием раскладывали подмокшие матрасы, устраиваясь на ночлег. Я увидела Шэрон с доком и улыбнулась.
– Сюда, Анни! – Джейми только что пристроил свой матрас рядом с матрасом Иена и махал мне рукой. – Тут хватит места на троих.
Джейми был единственным, чье отношение ко мне никак не переменилось. Он делал скидку на мое тщедушное телосложение, но никогда не удивлялся, когда я входила в комнату, и не пугался, когда слова Странницы слетали с новых губ.
– Анни, зачем тебе койка? Если сложить матрасы, мы прекрасно поместимся втроем. – Джейми улыбнулся и, не дожидаясь разрешения, стащил с койки матрас. – Ты много места не займешь! – Джейми вытащил койку в проход, пристроился на самом краешке матраса и повернулся спиной к нам. – О, кстати, Иен, – добавил он, не поворачиваясь. – Я тут поговорил с Брандтом и Аароном… Наверное, я к ним перееду. Ох, ну я и умотался! Спокойной ночи.
Я долго смотрела на неподвижный силуэт мальчика. Иен не шевелился – только в отличие от меня вряд ли он паниковал. Хотя, возможно, он просто искал способ выпутаться из создавшейся щекотливой ситуации?
– Гасим свет! – на всю комнату рявкнул Джеб. – Все заткнули дружно жвальца, раз, два!!
Люди засмеялись, но отнеслись к нему серьезно. Одна за другой погасли четыре лампы, комната погрузилась в темноту.
Теплая рука Иена нащупала мою. Неужели он не чувствует? У меня же не руки, а мокрые ледышки… Иен опустился на матрас, увлекая меня за собой. Я послушно легла и устроилась в месте стыка матрасов. Он не отпускал мою руку.
– Удобно? – прошептал Иен. Вокруг нас под шум сернистого источника шептались и другие.
– Спасибо, да, – ответила я.
Джейми перевернулся на другой бок, сдвинул матрас и задел меня.
– Ой, прости, Анни! – шепнул он, и до меня донесся зевок.
