посмотрела на Горюшко.
— Вот жизнь. И никакой игры! Ну почему мы так не можем разыграться, что б бегать вдруг по крыше босиком, перестреливаться из пистолета, в котором нет патрон, в окно, в конце концов, вдруг выпасть!.. распереживалась Алина. — Ну почему у женщин все-все должно быть в норме?! И ничего неожиданного! Все как по рельсам! Да только по ржавым уже…
— А как они потом серьезно мучаются по утрам, как искренне болеют, как будто дом построили вчера!
— Да все у них с таким серьезным видом!.. Любая чушь!
— А нам?! Давай — рожай! Корми! Воспитывай! Заботься! И в доме чтоб было прибрано! И выглядеть сама должна так, чтобы нравилась, а сами!.. Для них и дело, как не труд, а развлечение.
— Еще хотят, чтоб женщина была красива, а посмотреть на эти рожи!..
— А я думают, что если б не они, как бы жизнь была спокойна и разумна! А деньги!.. Тратят больше, чем добывают, черти! Да если бы вдруг я пришла домой и заявила, что пропила всю зарплату?..
Они так распалились, что к их крикам с тревогой прислушались мужчины.
— Девчонки, здорово! Ведь мы уже кричим! Что дальше по программе?
— Дальше песню надо спеть.
— Нет. Сначала надо к таксисту за водкой. Я спрятала на чердаке бутылку. Кто побежит за нею? Посчитаемся, — Елена вспомнила считалку, Аты-баты…
— Ого! — они уже собрались по таксистам! Они с ума сошли! — Мужчины уставились в щель приоткрытой двери, готовясь на излете схватить, каждый свою.
В холл выскочила Алина. Фома сорвался с насиженного дивана и преградил ей выход:
— Мадам, куда это вы собрались?
— Как так куда? Маршрут известен!
— Да ты сума сошла, мадам, ты посмотри в каком ты виде!
Но не было страха у неё показаться некрасивой, неприличной. Жизнь социальная уже настолько поразила её известиями о своих многообразных формах, сплелась в клубок под горлом катаклизмом всех понятий, что больше её не интересовали её указатели и ориентиры. И с чувством, что она сама по себе, и надеяться не на кого, и не перед кем красоваться, но можно всласть наиграться напоследок, поскольку жизнь ли — смерть ли — все, все мерзко безнадежно, если это не игра, — она стремительно погрузилась в ещё неизвестную ей игру. Игру: 'ответ мужскому полу'.
— А в каком я виде?! А вы — в каком виде бегаете к такси?..
— У нас всегда серьезный вид, хоть бы и с бланшем под глазом.
— И у меня серьезный вид, не видишь, что ли, я боевой раскраске! Я опасна! Прочь с дороги, ты мужчина! Что ты против меня, когда я женщина в загуле!
— Нет. Только через мой труп! Только через мой труп!
— Ах, через труп, — лицо дико раскрашенной мадам, вдруг озарилось хитрой улыбкой, — Да все пути ваши усеяны одними трупами из женщин, что мне твой труп! Я все равно пройду.
— Нет. Не пройдешь.
— А… ну тебя! Не драться ж мне с тобою, — махнула рукой Алина и пошла в туалет.
Фома отошел от двери, и попросил Климова прикурить. Пока прикуривал, заметил, как мелькнула фигура Алины в коридоре и хлопнула входная дверь. Доля секунды — и он оказался на лестничной клетке, а там никого. Лифт молчал. Он бросился вниз, перепрыгивая через ступени, выбежал из подъезда никого.
— Быть не может, — отозвался Копытин на переживания Фомы. — Не могла же она раствориться.
— А вообще-то твоя подруга странная женщина, — покачал головою Уточкин, — Она, мне кажется, на все способна.
— На все! — Гордо кивнул Фома, и тут же добавил, — Но ведь не до такого!..
Тут в дверь позвонили, Фома открыл и увидел Друида. Друид, видимо, решил эстетизироваться на сегодня, и был в строгом костюме, при широком галстуке. В руке держал букет цветов для хозяйки дома. — Как так — жить на Урале и без хризантем?!
— Ну, гад, Друид, — угрюмо Фома перекрывал ему дорогу, — Зачем ты летом бегал в полушубке?! С тебя-то все и началось!
Друид, готовый ко всему, немного обалдел и стал похож на попугая. Склонив голову на плечо, затараторил вдруг скороговоркой, — Как так — в такое лето и без тулупа на Урале!
— Смотри, чем кончился твой выпендреж! — Подлетел к нему Климов, Бабы!.. — взвыл он, — Фома, прав, ты начал, ты!
Я? Что я?
Тут с кухни донеслось нестройными женскими басами, подделывающимися под мужские голоса: — 'Э-эх, любо братцы любо… любо, братцы жить…'
— Что это? — Шепотом спросил Друид, чуть приседая, словно прячась от возможных подзатыльников, пролизнул в квартиру. Климов захлопнул дверь, но тут же дернулся, за его спиной звонили и одновременно колотили в дверь ногами.
— Кто это?.. — переспросил Друид.
— Вождь Краснокожих, — мрачно ответил Фома и резким движением распахнул дверь.
На пороге стояло нечто в мужской рубахе, выбившейся из-под джинсов, раскачиваясь, как моряк во время шторма, размахивая бутылкой, стояло нечто с перекосившимся лицом, раскрашенным алыми и синими полосками, с вороньим пером во взъерошенных волосах, то — что когда-то называлось Алиной.
— Мама мия! — и влюбленный Друид упал на колени: — Аля, Алечка, Мадам!.. Я прошу тебя, прекрати! Ты ж взрослая женщина!..
— А в-вы? — Подражая пьяницам, выразила Алина свое удивление, — Никак не пойму. Вы взрослые люди?.. Йи-ка… — неудачно изобразила она икоту, Все. Ваш бронепоезд уже на запасном пути.
И отстранив Друида, прошла сквозь строй мужчин распластанных по стенам.
— Что делать, девчонки, водку пить неохота, — под басистые завывания, отбивая ритм песни по столу и притопывая ногами, поморщилась Алина.
— Давай её выльем, а воду нальем, — на секунду прервала свое пение жена Копытина.
— Мужчины нас бы убили… — заметила Горюшко, — … А первая пуля… Священный продукт.
— Наконец-таки я расправлюсь с этой гадостью, — схватила Елена бутылку и ловким движением сдернув бескозырку, торжественно длинной струей начала медленно выливать в слив раковины священный продукт русской эпохи.
— Но выпить надо по чуть-чуть. Для куражу, — заметила Алина.
Тем временем они уже раз третий пробасили одну и ту же песню. Их голоса в конец охрипли. Но женщины ещё держались.
— У меня в сумке есть сухое, белое. Давайте перельем в бутыль от водки, — предложила Копытина. — А подумать только, я ведь тоже была художником! И не плохим! А как с ним стала жить, так все, что я не рисую все не то, а он!.. Он — гений априори!.. Что мне — здесь мебель поломать? Иль выпрыгнуть из окна? Что б доказать, что тоже существую, как творческая личность!
— Холодно в окна прыгать, — усмехнулась Елена, — Не сезон. Подожди, когда сирень зацветет.
— А зацветет ли она, после моего Копытина?.. Вот в чем вопрос.
— А давайте, играть в салочки, — предложила Алина, сама от себя не ожидая такой идеи.
— Здесь тесно!
— А тем громче будет.
Климов тихонько приоткрыл дверь кухни подглядеть, что ж там такое-то твориться. С чудовищно размазанным гримом по лицам, взвизгивая, подпрыгивая, женщины хаотично носились по десятиметровой кухне, сшибая табуретки, натыкаясь на стол, шкафчики и стены. Никакой системы в их передвижении проследить не удалось. Климова прошиб пот. Белая горячка, подумал он и осел по стене.
— Ле-е-на, — взвыл Климов трубным голосом волка в огненной облаве.
— …Жинка погорюет… — задыхаясь от быстрого бега, продолжала песню Копытина.
— Му-у-вжик, — поправила её Алина, — Му-у — вжик погорюет…
