много?
Да нет, — отвечает с улыбкой Ханна. — Марьян, у тебя есть еще деньги?
Он тут же достает из кармана блокнот, в который занесены все, даже самые мелкие расходы. Да, деньги у него есть. Вполне достаточно, чтобы продолжать поиски еще в течение семи месяцев. Он поясняет, что уже побывал в тридцати городах, от Балтики до Голландии и немецкой Швейцарии: сейчас он как раз из Цюриха, где провел два дня и опять зря.
Он перебирает ногами, смущенно переваливается с боку на бок и шепелявит больше обычного: ему немного стыдно, но везде, где он был, зная страсть Тадеуша к книгам, он оставлял во всех книжных магазинах своих людей, обещая вознаграждение каждому, кто даст ему знать о появлении там интересующего их лица.
Ханна смотрит на него в полной растерянности. На нее напал смех, она думает: 'Черт возьми, за голову Тадеуша уже назначена награда!' Она опять целует его.
— О Марьян, я тебя обожаю. И каково же это вознаграждение?
Он называет: около пяти английских фунтов.
— Этого недостаточно, — говорит она. — Увеличь до двадцати. И это еще не все: я дам тебе четыреста фунтов, и ты купишь себе новый костюм. И новые туфли, твои уже совсем износились. Марьян, эти деньги ты разделишь на две части. Одна семье, для которой ты — поддержка и опора и которая из-за меня лишена кормильца. Другая — на твои расходы, как премия. Ты увидишь, что тебе понадобится очень много вещей. И кроме этого, мне нужно решить еще один вопрос…
Ну конечно же, он будет работать на нее полный день, отныне будет заниматься только этим, если она не изменит своего решения и у нее не возникнет других планов.
Ханна с упреком взглянула на него и улыбнулась: вопрос решен.
Она назначает ему десять, нет, двенадцать фунтов в месяц, можно в любой валюте по действующему курсу. Вот тут на полгода вперед.
— Ну-ка, возьми. — И, поразмыслив, добавляет — Сшей себе три костюма: два на каждый день и один выходной. Пожалуйста, не будь слишком экономным, ты должен быть одет как важный господин. И смотри, у меня глаз наметан, я знаю эти штучки и не хочу, чтобы это были ношеные костюмы, которые придется возвращать в магазин. Новые! Из хорошей шерсти. То же касается обуви. Чемодана, конечно, у тебя нет. Мы купим его вместе, кожаный. Я видела здесь несколько подходящих лавок. Мы подберем также и сорочки, их тебе нужно не меньше шести. Ну и конечно же, все остальное. Ах, Марьян, слезы здесь абсолютно ни к чему!
Она таскает его по всему Баден-Бадену, хлещет своим остреньким язычком продавцов магазинов 'Для мужчин' и закройщиков, вникает во все сама, вплоть до цвета кальсон. Продавцы хихикают. 'Что вы там? Не хватало, чтобы я не могла видеть голышом своего маленького братца! И прекратите ваши ухмылки, или я куплю эту лавку только для того, чтобы выставить вас за дверь!'
— Марьян, мы вместе займемся массой восхитительных вещей. Ты знаешь французский? Нет? А английский? Не лучше? Этого-то я и боялась. Ну что ж, ты у меня их выучишь, причем быстро. Ты уже знаешь четыре или пять языков, так что такое еще два? Твоя идея насчет книжных магазинов очень хороша, но что если развернуть ее ещешире? Возможно, он в Швеции или у бельгийцев, если такие еще существуют. А может, в Париже или Лондоне. Цена за него будет установлена по всей Европе, вплоть до Турции.
Она не дает Марьяну слова сказать. Ему нужны еще галстуки, носовые платки и две шляпы — в шляпе он будет неотразим. А трость? Все мужчины ходят с тростью. Может, вот эту? Черт тебя дери, да тебя не узнать, посмотри на себя в зеркало, настоящий джентльмен. Это по-английски.
Ах, Марьян, у меня столько планов, что голова раскалывается. Ты будешь действительно работать со мной, а не просто разъезжать повсюду в поисках моего Тадеуша. Кроме французского и английского, ты должен также изучить финансовое дело, бухгалтерию, способы перевода одной валюты в другую, пересечения границ с товаром и в особенности функционирование банков. Банки — это очень важно, без них и шагу не ступишь! Я хочу, чтобы ты знал о них больше, чем любой банкир, чтобы ты мог с лету почуять их вранье и сказать мне: 'Осторожно, Ханна, они хотят тебя надуть!' Мне пришла в голову отличная идея (впрочем, как и всегда): как только наладишь свою шпионскую сеть в книжных магазинах, ты поступишь работать в банк, месяца на четыре. В какой? Ну, для начала в немецкий, поскольку ты хорошо знаешь язык. Ты будешь там работать во всех службах по очереди и научишься всему. Теперь другое: с сегодняшнего дня ты — мой кузен… 'Здравствуйте, кузен Марьян, почему бы вам не обнять свою кузину?' Во всяком случае, так ты должен всем говорить'.
Ханна назначает новую встречу. Он приедет в Париж, в квартиру, которую она сняла в доме номер 10 по улице Анжу. Она будет жить там по меньшей мере в течение двух ближайших лет. Тоже возьмется за учебу. Она хочет, чтобы при первой же возможности он ей туда написал.
Марьян записывает: улица Анжу, 10. Хотя ему совсем не нужно что-либо записывать, и она это знает: память у него феноменальная. Ханна размышляет над вопросом, заданным Лиззи: 'Он красив, этот твой Марьян Кален?' Ну не то чтобы красив. Но уж и не уродлив. У него гладкое лицо, большие светлые немного грустные глаза, чертовски твердая, волевая линия губ. Неулыбчив? Но у него в жизни было не так много поводов для улыбок. Она испытывает к нему нежность сродни материнской.
Четыре дня спустя она уже в Тироле. На письмо, отправленное еще из Марселя во время стоянки там корабля Восточной линии, Анастасия фон Зоннердек ответила, что с радостью примет ее (хотя ответ и приправлен тонким налетом аристократической снисходительности: они уже не в Австралии) в семейной летней резиденции вблизи Йенбаха, на берегу Ахензее.
Шесть дней в тирольских Альпах. Ханна увлеченно нянчится с отпрысками Анастасии. ('Теперь окончательно ясно, что у нас с Тадеушем будет трое детей. Или, если он захочет, четверо. Они просто восхитительны, эти розовенькие и нежные существа, они согревают сердце, а ведь они пока не твои и не Тадеуша…')
Ей нужно собрать все сведения об одном из банков в Кёльне, где у управляющего имением Зоннердеков полно связей. А главное, она должна задать наконец вопрос, который жег ей губы в течение стольких месяцев с тех пор, как из австралийских газет она узнала, что русский царь Александр III умер и что уже с год на престоле его сын Николай II. И уж, конечно, она не забыла, что жена Николая II под русским именем Александры Федоровны остается все той же принцессой Алисой де Хессе и кузиной Анастасии (именем которой царствующие особы нарекут одну из своих дочерей).
Она задает свой вопрос.
Тишина, тихий перезвон коровьих колокольчиков в лугах. Осенний аромат скошенного сена. 'Я зашла слишком далеко', думает Ханна под действием этой тишины и такого странного света в глазах юной графини.
— И вы хотели бы поговорить с Ее Императорским Величеством?
— Чтобы умолять ее, стоя на коленях, как сейчас умоляю вас.
Ханна так и не сказала Анастасии, что она еврейка. (Она всегда будет выдавать себя за девушку германо-польского происхождения.) Изо всех сил стараясь подавить стыд и отвращение, которые внушала ей эта вынужденная ложь, Ханна рассказала, пожалуй, единственную историю, которая могла бы спасти Менделя. Итак, Визокер был коммерсантом, бродячим польским коммерсантом с небольшой (очень небольшой) примесью еврейской крови, чью безупречную репутацию мог бы подтвердить Балтийский банк. Однажды в Варшаве он вырвал ее, Ханну, которую до этого ни разу не видел, из рук еврейского квартета бродяг. От полученных тогда побоев она до сих пор носит шрамы на теле и не может их показать. Они ее чуть не изнасиловали. Визокер бросился ей на помощь. В героической борьбе, где ему одному противостояли четверо, он был ранен, но, слава Богу, не смертельно. Напротив, бродяги едва не покалечили друг друга, главным образом вследствие того, что не поделили отнятых у нее денег. А бедняга Визокер, который если в чем и виновен, то лишь в том, что проявил благородство и смелость, был приговорен к двадцати годам каторги и пожизненной ссылке…
— Мадам, разве это справедливо? Если бы не он, я была бы навсегда обесчещена и, без сомнения, мертва. От горя, если не от ран. Я не могу жить с воспоминанием об этой ужасной несправедливости…
При этих словах ей удалось даже пустить слезу. Впрочем, без особых усилий: настолько любовь к Менделю переполняла и действительно будоражила ее, В ответ Анастасия говорит, что она ничего не
