работает мировая система поддержки лояльной интеллигенции. В институтах или фондах гужуются великаны духа, каждый знает лишь свою тему, обожают они народные собрания. Не сразу я решился на встречу с ними. Долго сомневался и мучился, читая их высоконаучные заметки. Когда же стали выходить первые книги, понял: ждать больше нельзя, надо срочно приступать к работе, надо всем показать, кто есть настоящий Автор! Но прежде необходимо встретиться с каждым…
Первая встреча состоялась в Самаре. Светлану Макарову я приметил еще на аукционе. По поручению самарского фонда лит исследований она купила две тетради. Красивая женщина, высокий лоб, большие глаза, милый русский профиль. Небольшого роста – она магнетически притягивала взгляды мужчин. Даже самые плюгавые рядом с нею выглядели большими и могучими мужами. Вместе с супругом – литературоведом Макаровым – она проживала в официальной столице Восточной России.
Я прилетел в Самару 2 октября 1979 года. Шикарный город, раскинувшийся на левом, возвышенном берегу Волги, очаровал меня. Особенно поражала чистота воздуха, столь непривычная для крупных промышленных центров Запада.
Макаровы жили в хорошем районе: на пересечении Казачьей и Троицкой улиц. Символично, если учесть, что Троицкая в прошлом носила название Татарской.
«Мелеховский двор – на самом краю хутора. Воротца со скотиньего база ведут на север, к Дону. Крутой восьмисаженный спуск меж замшелых в прозелени меловых глыб, и вот берег: перламутровая россыпь ракушек, серая изломистая кайма нацелованной волнами гальки и дальше – перекипающее под ветром вороненой рябью стремя Дона», – так начинается великий роман. С края хутора Татарского. Отсюда стартует любой пытливый исследователь. По улице Татарской до Волги не дойдешь, но если рядом с домом Макаровых повернуть на Казачью, как раз выйдешь к набережной Максима Горького. Здесь я и остановился, в гостиничном комплексе «От заката до рассвета».
Супруги Макаровы относились к моим союзникам. Они с восторгом отзывались об авторе, известном под псевдонимом «Д». Мне тоже нравилось, как они пишут, я даже испытывал определенную симпатию, особенно к Светлане.
В десять часов утра, войдя в угловой дом на Казачьей и поднявшись на этаж, я постучал в дверь, совершенно не думая о том, под каким предлогом войду. Для разговоров с коллегами необходимо вдохновение.
– Кто там? – раздался женский голос.
– По делу, – последовал ответ.
Дверь открылась, я вошел в квартиру, которая была обставлена со вкусом. Все говорило о том, что здесь живут литературоведы. На стенах висели портреты писателей, театральные афиши и красивые иллюстрации в рамках. Повсюду исписанные листы бумаги и необходимые книги. В углу стоял калькулятор с приличным монитором и довольно новой модели. На этом пестром фоне трудно заметить маленькую хозяйку квартиры. Тем не менее, она была прекрасна. Сразу понятно: надо бить не в бровь, а в глаз. Собравшись с духом, я сделал шаг вперед.
– Меня зовут Вильгельм Зон. Разрешите представиться – автор небезызвестного вам исследования, работаю под псевдонимом «Д».
– Ого, – простонала Света, – шутите! Поверить не могу.
Не давая ей опомниться, я вывалил все, что считал нужным сообщить о моем творческом пути. После этого зачем-то сказал:
– Вы были на аукционе и произвели на меня чрезвычайное впечатление…
Тут же появился муж. Раскрасневшийся после утренней ванны, он долго тряс мне руку, возбужденно говорил и расточал комплименты.
– Очень приятно, очень приятно, Вильгельм Павлович. Ох! Если бы не вы, не начиналось бы сегодня целое научное направление. Много уже, благодаря вам, людей увлеклись исследованием «Тихого Дона», сравнительным анализом текстов, поиском «авторского варианта», изучением исторических и политических обстоятельств.
– Да, да, посмотрите, – вторила Светлана, – и на телевидении кое-что появляется, и в Европе, и в Израиле.
Все это я знал. Адреса «исследователей», расползшихся по всему миру, бережно хранились в картонной папке с логотипом бобберовской корпорации «Херопласт», лежащей на дне моего дорожного чемодана. До каждого я еще доберусь, с каждым поговорю по душам…
– Вы знаете, попытка создать достоверную биографию Шолохова наталкивается на определенные трудности, – рассказывала Светлана. – Много белых пятен. Похоже, ему было что скрывать, впрочем, для послереволюционного времени это не удивительно.
– Тем не менее, нам удалось установить, что в 1922 году его арестовали и судили за злоупотребления, – продолжил Макаров. – Вот, взгляните. – Он показал документ: «Сводка о приеме, передвижении, перемещении, командировании и увольнении ответственных работников и технических специалистов по Верхне-Донскому округу окрисполкома с 1 августа по 1 сентября 1922 г.: Шолохов Михаил Александрович, станичный налогоинспектор. Отстранен от занимаемой должности. Приказ 45 от 31 августа с. г. Нахождение под следствием суда за преступление по должности». – До 19 сентября Шолохов находился под стражей.
Я не знал, что Шолохова арестовывали, но удивления не показал.
– Обратите внимание на должность, которую исполнял молодой Шолохов перед арестом, – налоговый инспектор. Но сам он этого не афишировал, рассказывал всем, что работал продкомиссаром, хотя из документов, изученных нами, видно, что продкомиссаром Шолохов никогда не был.
«Действительно интересно, – подумал я, – странная должность: налоговый инспектор».
– Вообще, – заговорила Светлана, – все, что рассказывал о себе Михаил Александрович в разные годы жизни, документально не подтверждается и является, как правило, вымыслом, сочинявшимся, очевидно, для того, чтобы скрыть некую тайну.
– А что вы думаете про работу скандинавских лингвистов? – спросил я, пытаясь состроить на лице приличную гримасу, что было непросто из-за воспоминаний об одноглазом уроде.
– К сожалению, нам кажется, что выводы упсальской группы в подавляющем большинстве своем не верны. Имеет место заблуждение, будто калькуляторы не ошибаются и результаты, полученные с их помощью, заведомо истинны. Я удовлетворенно кивал.
– Поиск объективной и надежной основы для анализа текста является первостепенной задачей, которую мы ставили перед собой. Механический подход сам по себе здесь не поможет, машина просто недостаточно чувствительна для распознавания авторства. Гораздо перспективней последовательное сравнение связности и исторической достоверности повествования. И вот здесь возникают поразительные результаты – художественный текст «Тихого Дона», оказывается, полон разрывов, имеются случаи его замещения компиляциями из ряда мемуарных источников и, главное, наблюдается разновременное участие в создании текста двух человек. Нет, нет, – продолжали Макаровы, – мы, как и вы, не отрицаем соавторства Шолохова, напротив, находим многочисленные места, безусловно принадлежащие его перу. Но его роль…Его роль, судя по всему, сводилась к редактированию и перекройке текста, а также дополнениям собственного сочинения, приспосабливающим роман к «требованиям» эпохи.
«Америку открыли, – подумал я. – Само собой разумеется, что умерший 4 марта 1920 года Крюков не мог описывать события, произошедшие после его смерти. Например, историческую эвакуацию из Новороссийска, которая происходила в конце марта».
Это вещи очевидные. Больше меня интересовало, что Макаровы накопали по поводу исторической достоверности повествования, относящегося к периоду жизни Федора Крюкова.
– Хо-хо, – воскликнула Светлана, – вы даже не представляете, какие мы обнаружили нестыковки.
Я обратился в слух.
Макаровы сообщили мне о целом букете исторических несообразностей и ошибок, обнаруженных в романе. Здесь была и путаница с датами, и неверное описание исторических событий, наличие в них внутренних противоречий, различное описание одного и того же на разных листах. Фактов много, и все они относились к 18–19 годам, то есть к периоду, когда Крюков был жив. Неожиданно я вдруг понял, что факты эти указывают как раз на Шолохова как на истинного автора романа: не мог участник событий Крюков допускать такие ошибки, не должен был и плагиатор-редактор Шолохов искажать в готовой рукописи уже
