описанные там события. Такое количество ошибок возможно лишь в том случае, если писал текст не очевидец, а молодой беллетрист, сочиняющий исторический роман, но не знающий многих деталей описываемой эпохи.
Макаровы этого не понимали.
Я понял, но не поверил. Не мог я поверить, что «Тихий Дон» написал юный Дюма; за этими нестыковками стояло что-то другое.
– Обратите внимание, – горячилась Светлана, – мы обнаружили огромное количество заимствований в тексте. Например, из Краснова. Петр Николаевич ведь был не только генералом и политиком, но и талантливым писателем. Включение Шолоховым отрывков из Краснова не бросается в глаза. Даже вы в своем исследовании…
Светлана смутилась и потупила глаза.
– Продолжайте.
– Вы… отнесли многие отрывки из книги Краснова к авторскому, крюковскому, по вашему мнению, – тексту.
У меня начала дергаться щека.
– Продолжайте, продолжайте, очень интересно, – собственный голос доносился как будто со стороны.
– Но если бы он просто заимствовал… Шолохов искажает сам дух и смысл событий. – Она протянула листок с напечатанными буквами. – Посмотрите, здесь разбор интересной и характерной в этом смысле сцены приема союзнической миссии в атаманском дворце.
Я изучающее посмотрел на бумагу.
«Капитан Бонд» – стрельнуло сухим пистолетным щелчком в голове, вспомнилась лекция Умберто на семиотическом конгрессе. На секунду я даже отвлекся, мне показалось, нечто очень важное стремительно пронеслось и тут же растворилось, не оставив следа.
– Как он перелицовывает! – продолжала Светлана. – Выставляет встречу союзников пьяным сборищем шутов!
Мне становилось все яснее: супруги Макаровы стали на ложный путь; единственное, что они могут доказать, – то, что писал Шолохов, – пусть плохо писал, пусть не зная исторических реалий, пусть заимствуя и подгоняя заимствованный материал под свою концепцию, но писал! Опять получается – безграмотный налоговый инспектор, не знающий историю, взял да и сочинил или, хрен с ним, скомпилировал величайший русский роман ХХ века. Нет. Не сходятся концы с концами.
Ложный путь, но все же работают Макаровы неплохо, добросовестно.
Почему же кровь стучит в висках? Почему в горле клокочет злоба? Почему не могу взять себя в руки?
Заговорил муж.
– Более-менее непрерывная линия авторского текста совсем обрывается в конце седьмой части. После двадцать восьмой главы, как нам кажется. Дальше встречаются лишь разрозненные, весьма редкие фрагменты крюковского письма, вкрапленные в шолоховский текст.
– После двадцать седьмой, – сухо поправил я и достал нож.
«В станице Кореновской Григорий почувствовал себя плохо. Полдня потратил денщик Прохор на поиски доктора и все же нашел какого-то полупьяного военного врача, с трудом уговорил его, привел на квартиру. Не снимая шинели, врач осмотрел Мелехова, пощупал пульс, уверенно заявил:
– Возвратный тиф. Советую вам, господин сотник, прекратить путешествие, иначе подомрете в дороге.
– Дожидаться красных? – криво усмехнулся Григорий. – Нет, я уж как-нибудь поеду.
И снова потянулись тягостные, унылые дни.
На Кубань из предгорий шла торопливая южная весна. В равнинных степях дружно таял снег, обнажались жирно блестевшие черноземом проталины, теплее стало просторное кубанское небо.
До помраченного сознания Григория доходило все словно из другого мира. Напрягши волю, он вслушивался в голос Прохора.
– Может, остановимся? Трудно тебе?
– Вези… вези, пока помру… – ответил Григорий.
По лицу Прохора догадался, что тот услышал его, и успокоенно закрыл глаза, как облегчение принимая беспамятство, погружаясь в густую темноту забытья, уходя от всего этого крикливого, шумного мира…»
4 марта 1920 года секретарь войскового круга Федор Дмитриевич Крюков умер от сыпного тифа в госпитале монастыря возле хутора Незаймановского, всего-то в 30 километрах от станицы Кореновской. Кто закрыл глаза Григорию Мелехову в последних строчках ХХVII главы? Кто описал печальную, очевидную сцену смерти героя? Сам ли Крюков, торопившийся закончить роман в предчувствии своей судьбы, или другой человек? В любом случае, все, что происходит после ХХVII главы, Крюков написать не мог! Кто же продолжил роман, воскресив погибшего героя? Неужели все-таки Шолохов?
Я вышел на улицу. Уже стемнело. В ночи поднимался калено-красный щит месяца. Руки мои дрожали. Выбросив нож, я быстрым шагом направился в сторону гостиницы. Наверное, лицо мое было бледным. Странный лунный свет освещал грядущий путь. Макаровы не успели обсудить со мной эпизоды, в которых автор безуспешно пытался соотнести земные события с событиями астральными: «Светом полного месяца он ставит перед нами ряд вопросов, желая, чтобы и мы вместе с ним задумались над вечными тайнами жизни. Возможна ли связь между событиями человеческими и движением небесных светил, столь далеких, холодных и равнодушных? Какие тайные силы определяют судьбу человека и всего человеческого общества, скрыто влияют на их жизнь?»
Я прибавил шагу, вскоре войдя в гостиничный комплекс «От заката до рассвета». Вытащил из чемодана изрядно потрепанное издание «Тихого Дона», открыл второй том на 633-й странице, уперся глазами в последние строки 27-й главы, перелистнул.
«– Он глядит!!! – дико закричал Ермаков, неверными шагами устремляясь к Григорию. – Насилу нашли тебя! – обрадованно сияя черными маслеными глазами, бормотал он. И тяжело опустился на койку Григория, вдавил ее своей тяжестью».
Итак, кем бы ни был автор, он решил воскресить Мелехова, отведя к тому же эту важнейшую роль Ермакову. Я вытащил пенал, раскрыл тетрадь. В огромном окне гостиничного номера мелькали огни столичного города. Мне нравилась Самара, я чувствовал, что теперь, после ужасного визита к Макаровым, по-настоящему готов к началу работы.
Сдернув колпачок с ручки, написал: «В. Самарин. Заметки на полях романа»; подумал, зачеркнул, переправил: «Вильгельм Самарский. Страсти по „Тихому Дону“.
Явление Харлампия Ермакова в романе происходит в 35-й главе шестой части. В той самой, которая, по мнению графини, была первой из глав, что принадлежали перу уже не Крюкова, а другого литератора. Я соглашался с трудом, считая рубежной 27-ю главу следующей, седьмой части. С трудом или без труда, но соглашался – графиня умела убеждать. Одним из главных ее аргументов было то, что с появлением Ермакова происходит как бы двоение прежнего Мелехова. Можно подумать, что Шолохов путает героев, но возможно ли такое на самом деле?!
В упомянутой 35-й главе есть такой эпизод:
«Вестовой (Григорий взял в вестовые Прохора Зыкова) подал ему коня, даже стремя поддержал. Ермаков как-то особенно ловко, почти не касаясь луки и гривы, вскинул в седло свое сухощавое железное тело…»
Коня подали Григорию, а садится на него Ермаков…
Описка? Странно.
После 35-й главы Ермаков, командир одного из полков мелеховской дивизии, появляется лишь иногда: в 41-й главе, в 42-й, в 6-й главе следующей, седьмой части, а затем в 28-й. В той, где Мелехов воскреснет.
Это казалось мне не случайным. Роль моего бывшего родственника Абрама Ермакова, предполагаемого прототипа Мелехова, выглядела все более значительной. Но главным вопросом, занозой засевшим в мозгу,