Море сказочно-синее, море напевных поморских былин, и веет от него живительной прохладой. В песке высыхают, блекнут студенистые малиновые кругляки морского сала и голубые морские звезды. Высокие скалы дальнего острова напоминают разрушенный остов корабля. Очень красиво и очень тоскливо. Говорят, когда уходит прибылая вода, местами открываются предательские подвижные пески. Поставишь в них ногу – и уже не вытянешь, засосет. Очень глупо так, по неосмотрительности погибнуть!
Внезапно Павел решает написать Василию Михайловичу Головкину, который вернулся с Востока. Павел напомнит его слова, что моряков создают дальние плавания.
'Что-нибудь выйдет, что-нибудь должно выйти!' Испуганные морские птицы оглашают воздух криками и тысячами снимаются с воды. Человек – не птица, сам выбирает свою долю. Повеселев, Павел энергично гребет против большой волны, и ветер играет на его обнаженной голове бронзовой прядью мягких волос.
Из высокой закопченной трубы летят искры и валит густой дым. Уж третий час, но еще далеко до отхода. Уродливые громоздкие колеса неподвижны. Первенец Петербургского пароходства словно в насмешку назван 'Скорым'. Теперь до сумерек не попасть в Кронштадт. Павел выбирает свободное место на баке и открывает в книжке 'Полярной звезды' стихи Александра Бестужева…
– Павел? Нахимов? Какими судьбами! И не зашел?! А я в кругосветное. На 'Крейсере', Совсем измотался – между Петербургом и Кронштадтом беспрерывно. Понимаешь – с боем забрали из корпуса. Там кричат: наш лучший преподаватель! А Лазарев: в моей экспедиции нужен Завалишин, не хочу никого, кроме Завалишина, для ревизорской должности. Отдали. А я, верно, и швец, и жнец, и на дуде игрец. По адмиралтейству и по постройке гребных судов, преобразую артиллерию, хлопочу по провиантской, и шкиперской, и штурманской части, казначей, правлю в канцелярии…
– О, в таком случае ты должен бы знать о моем назначении к вам, наконец вставил Нахимов. Ах, Дмитрий, все такой же: видит вокруг себя только собственные отражения и глубоко убежден, что без него погибнет мир, сейчас вот кругосветная экспедиция.
– Ты к нам? Наверно, без меня пришел указ. Я три дня не был на фрегате. Но странно, что Михаил Петрович мне не отписал… На второе судно отряда, на 'Ладогу', к Андрею Петровичу?
Павла восхищает и раздражает неподражаемый апломб приятеля, его лисья мордочка с яркими влажными губами и хитро сощуренными глазами.
Он сдержанно объясняет – назначен вахтенным начальником на 'Крейсер'. Об этом уже с месяц состоялось решение.
Зазалишин разводит руками, но не сдается:
– Значит, запамятовал. Извини, ведь я тебя по-прежнему люблю. Очень рад. С нами еще Бутенев…
– Иван? Чудесно! А лейтенанты?
– Иван Кадьян, Анненков, Куприянов и Вишневский. Еще мичманы Путятин, Муравьев и Домашенко.
– Зачем столько?
Завалишин важно смотрит по сторонам, наклоняется к Павлу.
– Ты что-нибудь знаешь о задачах экспедиции?
– Откуда же? Я вчера на почтовых из Архангельска. Братьев в городе нет. С тобою первым говорить приходится.
Нахимов с усмешкой ждет очередного фантастического рассказа, но на этот раз сведения Дмитрия настолько романтичны сами по себе, что он не слишком расцвечивает их своей фантазией. Павел чувствует правду и слушает внимательно.
'Крейсер' и 'Ладога' под общим командованием капитана 1-го ранга Лазарева должны пройти тремя океанами в российско-американские колонии. Военный флаг императорских судов покажет морским державам, что правительство России намерено защищать территории, которые осваивает Российско- Американская компания. Отряд положит конец хищничеству и пиратству иностранных промышленников в русских водах. Командующий отрядом обревизует ведение дел правителем колонии.
– Наконец, – еще больше понижает голос Завалишин, – по-видимому, предстоит занятие Калифорнии. Павел озадаченно смотрит на Дмитрия.
– Владения Испании?
– Никому не принадлежит Калифорния. Испанцы оттуда ушли. У мексиканцев же хватает забот по устроению новой республики. Я имею свои соображения, И уже делился ими с членами совета компании.
Павлу ясно: теперь Завалишин 'втирает очки', вдохновенно врет и сам верит своим выдумкам.
Он переводит беседу на практические вопросы.
– Как подготовлен фрегат к плаванию?
Тут всеведущий Дмитрий ограничивается общими местами. Увеличивают высоту рангоута для большей парусности. Плотники переделывают деки, и 'Крейсер' будет нести не 38, а 44 пушки. Для каронад приняты новые поворотные станки.
Но он не может сказать, что сделано для укрепления подводной части. Детали корабельной архитектуры не занимают воображения Завалишина, и он с досадой останавливает Павла.
– Полно тебе допытываться. Завтра сам увидишь, если кончили килевание. Мы обшиваем фрегат медными листами.
– Как? Так еще и к погрузке не приступили? Еще впереди работы по оснастке?
Павел очень доволен. В подготовке 'Крейсера' к плаванию будет и его работа. Ведь тогда только может быть офицер хорошим командиром на корабле, когда знает его со всех сторон. А кое-что о 'Крейсере' он узнал на Севере.
Пароход наконец подает признаки жизни. Под палубой растут стуки и сотрясают неуклюжий корпус. Из пароотводной трубы со свистом вырывается горячее облачко. Колеса широкими лопастями ударяют по воде. Сняты трапы, и судно разворачивается посреди Невы на фарватер, разгоняет широкую волну.
Завалишин морщится от шума, мешающего беседе. Ему не терпится, и он кричит Павлу в ухо:
– А на Кронштадтском рейде прошлую неделю анекдот вышел. Император приезжает на смотр эскадры Гамильтона. По сему случаю выстроили суда в линию баталии и выкрасили лицевой борт. Изрядная экономия досталась министру и братцу его, командиру над портом. Каково ловчат?!
Дмитрий смеется, зажимает уши и гримасничает, пока не прекращается пронзительный рев пароходного гудка.
– Мерзавцы! – глухо говорит Павел. – Иностранцы будут говорить о сем позоре во всех портах.
– Ну конечно, конечно! – становится серьезным Дмитрий. – Против этого нужен союз всех нравственных людей. Мы поговорим с тобой. О! О многом надо нам потолковать…
Но в ближайшие дни и недели Павлу не то что беседовать с приятелем едва хватает времени побриться. До поздней ночи на фрегате идут работы в трюме, каютах, кубриках, в снастях.
Лазарев не зря четыре года служил волонтером в английском флоте и плавал вокруг света на шлюпах 'Суворов' и 'Мирный'. Совершенно по-новому организуется шкиперский склад. В носовой части устраивается камера, весело освещенная фонарями с гранеными стеклами. По стенам ее шкафы с выдвижными ящиками. Крупные предметы, паруса, блоки и канаты лежат посреди помещения за решеткой.
Высокопоставленные посетители говорят: 'Ма1з с'ез! ип уга!з та^азш с!е созтё^ие'{2}.
Далее в пороховой камере бочки заменены ящиками с выдвигающимися втулками.
Едва успевает Павел закончить приемку шкиперского снаряжения и пороха, как Лазарев поручает мичманам составить расчет по погрузке. После изменений, сделанных в рангоуте и подводной части, старые расчеты ни на что не годны.
Павел, Бутенев и Дмитрий припоминают корпусную премудрость: делят фрегат на десять частей и заново вычисляют их водоизмещение. Для определения грузовой ватерлинии учитывают, что кораблю предстоит плавание в соленой воде. Составляют ведомость всем грузам, которые предстоит взять в трехлетнее плавание…
40 саженей дров, 8000 ведер воды…
До 2000 пудов сухарей…
По 400 – 500 пудов капусты, мяса, соли, гороху, разных круп и коровьего масла…
