А Ширинский-Шихматов жадно ждет, что еще скажет Нахимов. Если бы он смел задать вопрос…
На баке отбивают склянки. Павел Степанович спохватывается:
– .Вы, господа, наверное, обедать хотите. Хорош гость…
Но, выпив стакан любимой марсалы, он мысленно возвращается к волнующей теме. Все эти молодые люди не сегодня-завтра будут самостоятельными командирами. Ужасно, если они пойдут по пути капитана Бехтеева, у которого завязывают матросам глаза, чтобы действовали 'яко ночью', а когда 'слепцы' ошибаются в определении парусов и снастей, их секут линьками. Или возьмут в пример командира фрегата 'Кулевча' Ендогурова. У того во время парусных учений матросы набирают в рот воду, и он лично в кровь избивает каждого, кто выпустит или проглотит воду до спуска на палубу. Салтычиха на флоте!
– За успех кампании, Павел Степанович.
– За обширный взгляд на жизнь, а в особенности на службу, господа офицеры. Я все еще о матросе, если вам не прискучило слушать. Пора нам перестать считать себя помещиками, а матросов – крепостными людьми. Матрос есть главный двигатель на военном корабле, а мы только пружины, которые на него действуют. Матрос управляет парусами; он же наводит орудие на неприятеля; матрос бросится на абордаж. Ежели понадобится, все сделает матрос! Мы, начальники, не должны быть эгоистами; не будем, смотреть на службу как на средство для удовлетворения своего честолюбия, а на подчиненных как на ступени для собственного возвышения. Матросов нам нужно возвышать, учить, возбуждать в них смелость и геройство, ежели мы не себялюбцы, а действительные слуги отечества.
Он говорит тихо и медленно, точно раздумывает вслух. Но мичман Ширинский-Шихматов вскакивает с блистающими глазами, поднимает бокал и кричит: 'Браво!'
Нахимов дружелюбно чокается:
– Экой вы восторженный, Евгений! Дядя ваш, мой корпусной наставник, был такой же.
После обеда час чтения и затем второй обход корабля.
Сегодня рекруты обучаются такелажной работе. У каждого конец около сажени длиной. Молодой матрос своими руками должен сделать ряд изделий из троса – и кноп, и муссинг с различными оплетками, и сдвижной кноп, и редьку.
Сатин командует встать и докладывает:
– С шестой ротой идут занятия по вязанию морских узлов.
– Занимайтесь. При работе во фрунт тянуться незачем.
И командир приседает на корточки, чтобы лучше рассмотреть работу матросов. Дружелюбно спрашивает парня, взяв в руки два конца с узлами:
– Что это ты сделал, братец?
– Кнопы.
– Кнопы. Так вот, расскажи мне, какие это кнопы и для чего служат.
Матрос – совсем молодой коренастый паренек. Над сросшимися бровями по загорелому лбу катятся капельки пота от напряженного поиска слов.
– Они, значится, узлы. Удерживать чи укреплять коренной конец троса. Вот у вашей левой руци простой кноп, а у правой вантовый чи сдвижной. К примеру, лопнет стоячий такелаж – разом сращу цим кнопом.
– Ты полтавский?
– Ни, подольские, з рыбаков, уси в нашем хуторе Кошки.
– То-то видать природного моряка. И Павел Степанович вновь нагибается перед другим, неловким белобрысым матросом.
– Ты редьку делал? Какая ж это редька?! Чистый бурак! Конец должен постепенно становиться тоньше, на нет сходит. Понятно? И оплетается вот так – вроде косички. Ну, как тебя любезная попросит косу заплести? У тебя крысиный хвост получится. Поучи его, Кошка.
Под смешок матросов заходит под ванты – в тень – и говорит себе: 'Деятельность – великое дело. У нее одной благодетельные последствия. Остальное-с все – тлен!..'
Через два дня 'Силистрия' в виду кавказских берегов. Кораблю открывается стена гор, прорезанная ущельями. Прибрежные вершины, зеленые и красно-коричневые, громоздятся конусами, трапециями и полушариями-шатрами, а за ними величаво распростерся в безграничной синеве снежный хребет.
Корабль поворачивает на левый галс и берет курс в Цемесскую бухту. Берег здесь образуют однообразные низкие скалы. Скаты гор покрыты мелким лесом, а вершины их от порывов знаменитой 'боры' совершенно лысы. На рейде Новороссийска, молодого военного городка, пусто и тихо. Павел Степанович лично распоряжается постановкой новых бочек для мертвых якорей и гонит работу – надо завершить труды 'Силистрии' до штормового времени, иначе бора вынудит начинать все с начала. Да и кораблю лучше не быть в шторм на воде Цемесской бухты, лучше сбежать от ярости ветра и волнения в открытое море.
Молодежь находит, что командир чересчур опасается. Стоят такие ясные дни, и под утро к кораблю доносится уютный, мирный дымок русского и горского жилья, и за зеркальной водою, в зеркально- прозрачном воздухе красуются незатуманенные, лесистые и травяные вершины хребта Варада. Молодые офицеры, освободясь от вахты, избежав работы по установке бочек, охотно занимаются с матросами греблей и парусными гонками на шлюпках. Правда, и тут не уйти от зоркого и внимательного глаза командира. Если Павел Степанович заметит неуклюжий маневр, медлительность в повороте или иную небрежность, непременно сигналом прикажет повторять и повторять задачу, пока не выйдет шлюпка из испытания красиво и легко.
Бора подходит незаметно. Восток чист. Только на вершинах садятся небольшие снежные облачка. Медленно они выползают из-за хребта, накопляются, толпятся. И затем начинаются сильные порывы ветра, падающего с гор.
В четвертый раз навещает Нахимов Новороссийск. Дважды был здесь старшим на рейде. И хитрости подхода штормовой боры им уже изучены. Он приказывает поднять шлюпки. И, любуясь лавировкой ялов, захваченных ветрами с разных румбов, спешащих по клокочущей воде в водяной пыли, обращается к офицерам:
– Какая важная вещь катание на шлюпках под парусами в свежий ветер! Тут на деле вы можете убедиться, что трусость есть недостаток, который можно искоренить, и что находчивость есть такая способность, которую можно возбудить и развить!
Мичман Станюкович ждет разноса за поломку руля на гичке под бортом корабля, – все знают, как нетерпим Павел Степанович к промахам на море; но командир против ожидания добродушно трунит:
– Вы неудачно пристали к борту, это ничего-с. Вы в первый раз приставали на гичке в такую погоду; я очень рад, что это вышло неудачно. Опыт – великое дело-с.
Станюкович спешит заявить, что постарается скорее приобрести опыт, но Павел Степанович уже не слушает. Ветры разогнали застоявшийся над бухтой воздух, и скопление облаков начинает ползти вниз. Вот одно облако отрывается и падает вниз со страшной стремительностью. Воздух свистит, стонет в снастях, и его напор гнет мачты. Зловещая мгла находит с северо-востока. Пора уходить.
Павел Степанович стоит без фуражки. Ветер треплет волосы, седеющие на висках. На почерневшем от загара лице напряженное оживление.
– Мухи! Зачем по вантам не бегут? – бормочет он и быстро идет к бизани:
– Не бойсь падать – вниз упадешь, а не вверх.
Насмешка командира действует. Работа на реях ускоряется. Паруса быстро отдаются, и берега бухты медленно уплывают назад.
Промелькнули Кабардинское укрепление и разоренный старый турецкий редут. Чернильная волна возникает у берега, расширяется и растет в длинную гряду, увенчанную пеной. Тяжелый вал ударяет в корму и подбрасывает корабль, как сухой лист. С правого борта ветер образовал на гребнях смерчи. Остроконечные пирамиды вытягиваются в колоннады темных малахитовых столбов.
Как живительны соленые яростные волны! Как крепнут руки и ноги на раскачивающейся палубе. Нужно ли моряку другое средство для здоровья?!
Ночью шторм утихает. Павел Степанович листает в сборнике 'Маяк' повесть морского писателя Бурачка 'Лейтенант Венцов'. Моря в этой повести мало. Нет, после Николая Александровича Бестужева никто в русской литературе не умеет писать о море. А мораль какая же в повести? Мораль – лучше не жениться! Ну, это, господин Бурачек, мы без вас знаем, – и берет с полки Купе-рова 'Лоцмана'. Купера и
