хребет. По его скатам плавно спускаются к морю возделанные поля, а под берегом пробираются тяжелые турецкие шхуны и фелюги с косыми парусами. Лишь в открытом море пустынно, и корабли – грозная стена пушечных фортов – окружены бесконечной искристой равниной воды.
В воскресный день Павел Степанович дает эскадре отдых и сам приходит на бак послушать песни.
В Ахтиаре на горе
Стоят девки на дворе,
запевает молодой матрос.
На горе девки стоят,
В море Черное глядят,
поддерживает хор.
В море Черное глядят,
Меж собою говорят,
молодецки выводит запевала.
Скоро ль корабли придут,
К нам матросов привезут,
гудит палуба.
К нам матросов привезут,
Тоску нашу разнесут,
сверкает белыми зубами матрос и бесстыдно паясничает.
Нам наскучили солдаты,
С виду хоть они и хваты,
рявкает хор, и матрос комически подхватывает высоким и звонким речитативом:
Да маленько простоваты.
А матросы как придут,
На все средствие найдут…
Запевала выталкивает соседа в круг и пускается в пляс.
Павел Степанович узнает старого знакомого Кошку.
– Что ж ты, Кошка, солдат позоришь? Они тебе за такую песню шею наломают.
– Невозможно, ваше превосходительство, против моряков им устоять.
– И даже нехорошо. Скажем, перевозить будем войска. Они у вас вроде гостей будут, а вы в песне заноситься станете.
Ой усаживается на бухту.
– Что, ребята, кто еще песни знает?
– Морские, ваше превосходительство?
– Разумеется, морские. Ну-ка, старики! Сотня людей окружает адмирала. Такого случая на 'Ягудииле' еще не было, чтобы адмирал веселился с матросами.
– Можно 'Как с вечера, с полуночи', – солидно предлагает старый канонир.
Павел Степанович отрицательно качает головой.
– Это не лихая. Спойте 'То ли дело наша служба'. Кошка, знаешь?
– Никак нет, ваше превосходительство.
– Мало, значит, ты еще просолился. Вперед выходит краснощекий рябой матрос, начинает неожиданно сильным чистым баритоном:
То ли дело наша служба
Летом по морю гулять.
Павел Степанович подхватывает с матросами:
Ай люли, ай люли, да гулять!
Шторм иль буря, нет препоны,
Ветер воет. Мы его
Равнодушно слышим стоны.
Не боимся ничего.
Ай люли, ай люли, не боимся ничего!
Головной корабль эскадры бриг 'Аргонавт' передает, что на горизонте дым парохода. Вырастают высокие трубы 'Владимира'. Серое облако дыма ползет над ним. На его стеньге поднимается сигнал: 'Желаю говорить с адмиралом'.
'Владимир' возвращается из Босфора с вице-адмиралом Путятиным, а такая встреча Нахимова не радует. Он Путятина никогда не любил. И на 'Крейсере' и на 'Азове' молодой карьерист возбуждал в нем неприязнь. Потом немало пришлось потрудиться на 'Сидистрии', чтобы вытравить путятинский дух: напрасные обиды матросов, подобострастие в офицерах, доносительство унтер-офицеров. С 1843 года Путятин был на Каспии, в Персии, прожектировал захват туркменского берега – и сделал карьеру. Проныра, краснобай. 'Надо же было эскадре оказаться на курсе 'Владимира', – с досадой думает Павел Степанович. Однако приказывает принять гостя со всеми почестями, положенными Путятину по чину вице-адмирала и званию генерал-адъютанта.
Он сух и сдержан, но Путятин этого не хочет замечать. Когда Путятину кто-либо нужен, он любезен и мил. Без умолку рассказывает какие-то пустяки о константинопольских гаремах, скандалах в посольской колонии, угощает Павла Степановича турецкими лакомствами, сожалеет, что Павел Степанович не обзавелся семьей (какие прекрасные шелка он везет петербургским дамам!), и много раз заявляет свою радость видеть старого товарища.
Наконец становится серьезным и конфиденциально нагибается:
– Знаете, Павел Степанович, зачем я ездил в Константинополь?
– И турки об этом знают. Да ведь ничего нового, думаю, с 1848 года. А тогда Истомин облазил и европейский и азиатский берега.
– Вы знакомы с запиской Истомина?
– Читал и вопросы Меншикова и истоминские ответы. Память у меня основательная. Заслуживало внимание указание Истомина о превосходстве турок над нами в пароходах. Они, кажется, в Сан-Стефано пароходный завод устроили?
– Совершенно верно. И начальствует на верфи тулонский инженер Серизи. Командует отрядом пароходов англичанин, капитан Слейд. Главная его сила четыре парохода типа 'Таиф', по двадцать орудий имеют на поворотных станках.
– Солидно-с для турок.
– Для вас бы это не было препятствием прорваться в пролив, Павел Степанович?
Нахимов щиплет свои редкие усы и щурит голубые глаза: 'Вот оно что! Господин Путятин смелый прожект пишет царю. Хочет стороной вызвать тактическое решение задачи. Чего бы проще выложить прямо, Нахимов не станет набиваться к императору с докладом'.
– Не бывал я в этих местах и карт не имею на корабле, Ефим Васильевич.
– Нет, в самом деле любопытно, как вы оцениваете, Павел Степанович. Давайте обсудим тактическую задачу. У меня, кстати, и карты с пометками силы батарей есть. Поедемте ко мне на 'Владимир'.
Нахимов возвращается на 'Ягудиил' в сумерках. Корабли лежат в дрейфе, и темень уже охватила их корпуса, только верх рангоута резко выделяется в чистом воздухе.
Путятин хотел знать, может ли Черноморский флот высадить десант из двух-трех дивизий, опрокинуть турок на европейском и азиатском берегах и открыть Черноморскому флоту путь в Константинополь. Нахимов доказал – может. Даже в следующую неделю флот подвезет вторую партию десанта… И, конечно, все это так. Просто глупо было в войне 1829 года не воспользоваться флотом в полной мере. Двенадцати линейных кораблей Черноморского флота, шести фрегатов и восьми пароходов при двух десятках транспортов для решения такой задачи более чем достаточно. Турки плохие моряки, а их иностранные инструктора – сброд авантюристов.
Но он не признался Путятину в самом главном, в своих затаенных мыслях, идущих от опыта Ушакова. При первых признаках ухудшения отношений между Россией и Турцией, по глубокому его убеждению, в Босфоре окажутся средиземноморские эскадры англичан и французов.
