средней упитанности. Как бы в подтверждение, птица клюнула меня в палец, вырвала кусок мяса и тут же сожрала. Я выругался и затряс рукой.
— Я развожу почтовых голубей. Откуда, по-твоему, все это?
Он обвел рукой свое хозяйство. Только сейчас я заметил, что за остовом корабля возвышается кособокое сооружение, затянутое частой решеткой и напоминающее вольер в собачьем питомнике. Решетка была облеплена перьями. За вольером виднелось что-то вроде полевой кухни, где на разделочном столе краснели куски мяса и целые свиные туши.
— Ты с ним поосторожней. Он плотояден.
— Вижу, — мрачно ответил я, покрепче сжимая сверток. Голубь придушенно вякнул.
Я побаюкал птицу и задумчиво сказал:
— Я вообще-то всегда считал, что почтовые голуби должны быть маленькими и легкими.
— Да? — иронически задрал бровь герой и оправил сбившуюся в погоне рубашку. — А знаешь ли ты, что птицу, принесшую благую весть, принято зажаривать и съедать? Кто же захочет есть что-то маленькое и жилистое? Нет, голубь должен быть жирным, мощным. Поэтому и кормятся они мясом.
С разделочного стола пахнуло свежатиной. Я поморщился. Голуби и их хозяин мне определенно не нравились.
— Забирай его. Он укажет тебе путь к Колхиде. Только не забывай — кормить трижды в день свежим мясом.
«Как бы не так, — подумал я, встряхивая крылатую тварь. — Будешь жрать, дружок, как и все — солонину».
Я поблагодарил хозяина и уже зашагал обратно к лодке, когда тот прокричал мне вслед:
— Голубя зовут Кро-оликом! Не забудь, мясо трижды в деень!
— Что это?
Филин с отвращением созерцал сыплющую перьями скотину. На птиц у него была идиосинкразия.
— Это голубь. Его зовут Кролик, и он укажет нам путь в Колхиду. Где, по словам Язона, и находится руно.
Филин покачал головой.
— Я слышал, что старик чокнулся. Но не подозревал, до какой степени. Назвать голубя Кроликом? Может, еще и Белым?
Я поглядел на свое приобретение. Птица была рябой.
— Почему белым?
Филин странно на меня посмотрел и, буркнув что-то о неначитанных балбесах, спустился в кубрик. Оттуда уже несся аромат жареной рыбы.
Кораблик наш был пришвартован у пирса. Город над нами был тих, молчалив, только мелькали тут и там бледные огоньки. Похоже, ночами жизнь в Дите замирала, или портовый район не пользовался у местных популярностью. Поплескивала воды, поквохтывал голубь, тоже чуявший съестное.
Я засунул птицу в железную клетку, в которой Филин долгое время держал молодую саламандру, и присоединился к честной компании. Рыбий Царь во главе стола укладывал огромную жареную скумбрию на блюдо и украшал ее вареным картофелем. Когда он успел разжиться картошкой, оставалось загадкой. Филин откинулся на спинку стула и читал книгу на непонятном наречии. Жбана не было.
— А где Жбан?
— А?
Филин с трудом оторвал глаза от страницы и рассеянно взглянул на меня.
— Жбан, говорю, где?
— Он вышел прогуляться в город. Сказал, на судне душно. По-моему, просто решил кого-нибудь подкадрить.
Я нахмурился.
— Ну чего куксишься? Скучает парень. Ты хоть вон с Навсикаей оттянулся, а у него все мимолетные встречи… А сердце так хочет любви.
— Насрать мне на его сердце. А вот попадется он Гераклу…
Физиономия Филина поскучнела.
— Думаешь, он нас запомнил?
— А то как же. Он же лучник. Глаз — оптический прицел. Натянет он Жбанову задницу ему же на уши…
Филин отложил книгу.
— Думаешь, стоит его поискать?
— Подождем. Может, учует жрачку и сам явится.
Жбан не пришел. Наскоро проглотив пару кусков рыбы, мы вышли на поиски. Прочесав темные припортовые улочки и Жбана не обнаружив, мы двинулись в центр.
Центр бурлил. Ослепляли огни реклам, оглушала музыка и автомобильные гудки. Машины сбились в огромную пробку, мигали красными стоп-сигналами и завывали. Из открытых дверей ресторанчиков и казино несся джаз вперемешку с хип-хопом. Пьяные парочки валились под ноги, грудастые красотки потряхивали фальшивыми локонами из форточек ночных забегаловок и дешевых заведений, манили парящие над площадями неоновые сэндвичи и плитки шоколада и протяжно, необратимо, как сама земля, гудел рок. Город жил, пил, дышал, рыгал и любил, и нам не было в нем места.
— Пойдем-ка отсюда, — проорал мне на ухо Филин, — даже если Жбан и валяется где-то неподалеку с размозженным черепом, нам его не найти. Поищем лучше утром.
Утром Жбан заявился сам. Когда мы, синие от бессонницы и выпитого накануне, выползли на разогретую солнышком палубу, Жбан был уже там. Он кормил голубя попкорном, просовывая зерна сквозь прутья.
— А, это вы. Уже встали?
Глаза у него нехорошо бегали.
— Жбан, гнида ты эдакая, — начал я, — где тебя черти носили? Мы обыскали весь Желтый квартал и улицу Красных Фонарей, но ни одна жрица любви…
— Извините.
Тон у него был слишком похоронный для простого «извините-что-я-не-пришел-вовремя-к- ужину». Филин за моим плечом присвистнул.
— Даже так?
Я обернулся.
— Что так? Что, Эмпуса обоих вас задери, так?
Жбан шумно вздохнул.
— В общем… ты прости меня, Мак, но я остаюсь.
Заметив мой взгляд, он спешно забормотал:
— Я заходил вчера к этой мадемуазель Вере. Она очень славная, ты не думай. Она сказала, что может дать мне работу. Ну, волосы там состриженные выметать, мыть голову клиентам. Это пока. А потом я смогу стать настоящим парикмахером.
Я молчал. Жбан еще раз покосился на меня украдкой и взмолился:
— Мак, ну пойми же. Не все герои. Не все такие, как ты или Филин, или даже твой несчастный Рыбий Царь. Понимаешь, многие хотят просто жить. Когда мы вышли в плавание, я думал… Думал, что все не так плохо. Но, Мак, ведь куда бы мы ни приплывали, везде одно и то же: эти кривые домишки, разрушенные города, голод, болезни. А мне это надоело, Мак! Время героев кончилось. Ты, может, еще и получишь свое бессмертие, благо у тебя богиня в подружках. А нам, обычным, что делать? У нас ведь одна жизнь. Одна. Почему бы не прожить ее по-человечески?
Я развернулся и ушел. Просто ушел вниз. Я слышал, как он побежал следом за мной, все еще бормоча оправдания, но Филин его удержал. И правильно сделал.
