вновь опустил верхнюю планку. Иамен повис, хрипло и жадно дыша. По лбу его катился пот. Тощие ребра, сплошь в синяках и кровоподтеках, тяжело вздымались. «Что я творю?!» — сказал кто?то трезвый в глубине моего сознания. Я попятился к двери. Неожиданно некромант заговорил:
— Я хотел преподать вам урок. Это было довольно жестоко с моей стороны.
— Что? Зелье?
Он тряхнул головой, сбрасывая соленые капли с ресниц и со лба.
— Какой, в Хель, урок?! — заорал я, — не пей, сестрица, из копытца, козленочком станешь?
— При первой нашей встрече мне показалось, что вы, Ингве — что?то вроде маленького избалованного мальчика, привыкшего любить лишь собственные прихоти. Я ошибся, так что шутка с зельем и вправду вышла паршивая.
— Теперь вы поняли, что я не маленький избалованный мальчик? Или что никаким любовным зельем мне уже не помочь?
Он молчал, кажется, утратив ко мне всякий интерес.
— Почему вы не хотите, чтобы я перерубил ствол Ясеня?
— Потому что тогда мир погибнет, — бесстрастно ответил некромант.
— А если нет, сгниет.
— Папаша ваш, может, и сгниет. Ясень сгниет. А с миром ничего не сделается. Мир не ограничивается горсткой старых бородатых вояк и их ущербных потомков.
— Где вы прячете меч?
— Нигде я его не прячу. Я сказал вам ясно — нет у меня меча.
— Вы врете, — ответил я и взялся за раскаленную железку. Рукой. Без перчатки.
Нет, рука не сгорела — все же я был наполовину свартальв, а наши кузнецы выхватывают мечи из горна голыми ладонями. Однако паленым все же запахло. Некромант с изумлением на меня смотрел.
— Это что, новый метод ведения допроса? Палач пытает сам себя, допрашиваемый от ужаса выдает все секреты? Ингве, вы лучше приют сиротский проспонсируйте, если так уж вас замучило раскаяние…
Тут?то я и огрел его по ребрышкам раскаленной железной кочергой. Крику было… Когда вопли малость поутихли, я снова положил железку в жаровню, раздул угли и только затем обернулся к нему.
— Где меч?
Некромант молчал.
Подумав, я взялся за плоскогубцы.
— Как специалист, Иамен, подскажите: какой палец лучше ломать первым?
— Свой собственный.
— Как скажете.
Я запихнул в плоскогубцы указательный палец левой руки и сдавил рукоятки. Было больно.
— Прекратите юродствовать, — сказал Иамен. — Если вы хотели меня убедить в собственной невменяемости, вам это удалось.
— Ошибаетесь. Я как раз пытаюсь остаться в здравом уме.
Я надавил сильнее и взвыл. Кость хрустнула.
— Прекратите!
— Вы не любите, когда другим больно, так ведь, Иамен?
— Я не люблю, когда ломают вещи. Тем более, вещи, сделанные не вами.
Я швырнул плоскогубцы в жаровню и, кривясь от боли в руке, прошипел:
— А что вы любите?
Ответа я не ожидал. Однако некромант, усмехнувшись, ответил:
— Я люблю слушать песню жаворонка на рассвете.
После фиаско с первым допросом в избу?пытальню я больше не заходил. Иногда подбирался к двери и слушал вопли Иамена (с каждым днем они делались все тише — силы у некроманта кончались) и радостное рычание Гармового и его своры. Те перед каждым допросом накачивались дурью и балдели вовсю. Палец я замотал обнаруженным в сортире столетним бинтом. Им же замотал и обожженную руку. Бинт немедленно покрылся грязью, и теперь я смахивал на бомжа, доставленного в приемный покой госпиталя с обморожением конечностей.
Гармовой, увидев мои боевые раны, не сказал ничего (ученый, скотина), зато многое, видать, подумал. Ну и хер с ним. Я валандался по пустым верхним этажам, заставленным какими?то бесконечными рядами ящиков, сейфов, засыпанным бумагой и шелушащейся краской. Из?под ног моих разлеталась пыль. С улицы доносились гудки автомобилей, велосипедные звонки, говор, смех, шарканье подошв по асфальту. На улицу мне не хотелось. Один раз в ту комнату, которую я уныло мерил шагами, залетел воробей, птичка малая. Залетел, почирикал, нагадил на подоконник и вылетел восвояси. Хотел бы я быть этим воробьем.
На седьмой день стоны некроманта совсем уже не слышались за восхищенным уханьем команды Гармового. Дождавшись, пока веселье окончится и Иамена снова запрут в его камере, я спустился по лестнице в тускло освещенный подвал. Поглядел в зарешеченное окошко и ничего не увидел. Предположив, что мистер Иамен вряд ли затаился у двери с мыслью огреть первого вошедшего по черепу (да и чем огревать?то? парашей?), я отпер замок и вошел. Иамен валялся у самого порога — волки не удосужились даже отнести его подальше, в угол, где на пол брошен был тощий и грязный полосатый матрас. Зато не забыли нацепить наручники. В камере омерзительно воняло. Над ведром, заменявшим ту самую парашу, кружились мухи. Некромант был давно и прочно в отключке, и я сделал мысленную заметку: надо проверить, в сознании ли он хотя бы на этих их допросах. С окосевших от наркоты глаз могут и не разобрать. Я сел у стены неподалеку от лежащего, подтянул колени к подбородку и пригорюнился. Мушиное жужжание становилось все назойливей. Мигала слабосильная лампочка. Через некоторое время мне уже казалось, что не Иамен здесь узник, а я, что это не за ним, а за мной вскоре явятся волки для свежей порции издевательств. Я, кажется, даже слышал их шаги, отстукивающие в коридоре, посылающие по сырому подземелью эхо, да?да, слышны, слышней. И вот подходят. Шаги все ближе падают в тиши, как будто отчисленье производят моей несостоявшейся души — из тех краев, где жилось и любилось, из тех краев, где, расточая свет, душа моя пропащая делилась всем тем, чего в ней, кажется, и нет. И в те края, где серые казармы за рядом ряд потянутся, стройны, и где бесцеремонные жандармы со мною делать все вольны. Вольны…
— Ингве!
Я очнулся от ступора. Некромант сидел, опираясь об изгвазданный бетон скованными кистями рук, и смотрел на меня, как мне показалось, с легким ужасом.
— Что?
— Ничего особенного. Просто вы качались и бились затылком о стенку, как в трансе, притом декламируя стихи. Извините, я не узнал авторства.
— Наверное, автор — я.
— Вы пишете стихи?
— Нет, не пишу я стихов. По?моему, я схожу с ума. Но вы мне очень кстати напомнили…
Я полез в карман и извлек тощую тетрадку, ради которой, собственно, и спустился в подвал. Бросил ее на пол рядом с Иаменом.
— Вот. Думал, вы захотите получить их обратно.
Иамен придвинул тетрадку к себе.
— Где вы это откопали?
— А то вы не помните? У Отто.
Я посмотрел на его пальцы и спросил:
— Перелистать для вас?
— Спасибо, не стоит.
Тут в коридоре и вправду послышались шаги, и на пороге объявился Гармовой. Дверь, кстати, за собой я запереть забыл.
— Какая сука… — начал капитан и быстро осекся, заметив начальство.
Некоторое время он на меня пялился, а затем широко и понимающе ухмыльнулся. Я встал с пола, отряхнул штаны.
