— Вечерний сеанс пыток отменяется. Пойдите, огорчите своих голубков.
Я вышел из камеры вслед за капитаном, и, захлопнув за собой дверь, тщательно запер замок. Когда мы отошли дальше по коридору, капитан жизнерадостно хлопнул меня по плечу и высказался:
— А ты, фон Клаус, не такой уж лопух. Как я не додумался! Добрый коп — злой коп, это ж в прописях. Ты у нас для доброго копа самое оно.
«Когда же ты сдохнешь, скотина?!» — кажется, вслух простонал я и взбежал по лестнице. Гармовой проводил меня недоуменным взглядом.
Терпение мое лопнуло на десятый день.
Утро началось с того, что капитан, бодрый и свежий, хоть прям сейчас на смотр общевойсковых частей, подкатился ко мне с радостной, почти молитвенной улыбкой.
— Чего вам надо? — мрачно спросил я.
Я как раз собирался побриться при помощи мистического осколка зеркала и раздумывал, как бы проявить в нем свою персону.
— Есть идея.
— Горю желанием ее выслушать.
Гармовой, не обращая внимания на мой саркастический тон, продолжал:
— Помнишь то письмо? Ну, милый Генрих, милый Дитти, отсосать ли не хотите?
— Помню.
— Помнишь, там про детишек? Вот я тут и прикинул: а что, если правда труповод к деткам неравнодушен? Ну там запущенный случай педофилии, мамочка совала пальчик Ванечке, Ванечка совал мамочке и все такое?
Я с трудом, в который раз за последние дни, подавил желание избить капитана Гармового сапогами. По почкам.
— И?
— И то, что я отправил уже Серого и Рудака на улицы. Наловят они нам десятка два беспризорников, приведем мы их в нашу каморочку. Привяжем к станочку — и посмотрим тогда, как наша пташка зачирикает.
Во мне что?то лопнуло с высоким и резким звоном. Наверное, это и было терпение. Возможно, глаз мой единственный побелел от бешенства, или еще что такое приключилось, только Гармовой из ванной быстро ретировался, пятясь притом задом. Хотя, в сущности, с чего мне беситься? Волчина лишь развивает идеи начальства, как и пристало добросовестному служаке. Я обернулся и поглядел в зеркало. Отражалась в стекле какая?то серая муть, и больше ничего.
В этот день я впервые за полторы наши недели в Паданге вышел на улицу и развил лихорадочную активность. Лихорадочная моя активность поутихла уже ближе к закату. Спустившись в подвал, я отпер дверь некромантовой камеры. Иамен слабо завозился на полу.
— Вставайте, — сказал я.
Было что?то такое, наверное, в моем голосе, отчего некромант ухитрился подняться на четвереньки. Но не более. Я ухватил его за шиворот и поволок прочь из камеры, прочь из затхлого этого подземелья, прочь. Пока я тащил Иамена по лестнице, он молчал, хотя, наверное, было ему больно. В конце подъема я довольно грубо приложил искореженную ступню некроманта о ребро ступеньки, и он не выдержал.
— Ингве, а в камере нельзя было меня удавить? Или вы решили дать мне возможность напоследок полюбоваться…
Тут он глянул в окно.
— …закатным небом?
Я не ответил. Проволочив его через весь первый этаж, я вывалился на крыльцо и усадил своего пленника на ступеньку. Отомкнул наручники, вышвырнул в высокую траву у стены. И протянул Иамену ключ с болтающимся номерком.
— Что это?
— Ключ от камеры хранения на вокзале. Там найдете свою катану. Я вызвал вам такси, но оно что?то запаздывает.
Он некоторое время помолчал, переваривая информацию.
— Ключ возьмите.
Некромант попробовал сомкнуть пальцы на небольшом ключике, однако сделать это у него не вышло. Я запихнул ключ в карман его разодранных в клочья и обугленных по местам штанов. Кроме них, на Иамене ничего не было, и я, подумав, стянул рубашку и накинул ему на плечи.
Иамен поднял голову.
— Вы соображаете, что волки с вами за это сделают?
— Волки сейчас вряд ли что?то способны сделать. Я пообщался с их поставщиком, и он продал мне особо очищенный продукт. Они все в лежку лежат.
Я не стал уточнять, что заплатил ему, мягко говоря, эльфийским золотом — деньги должны были раствориться в воздухе в ближайшие два часа. Наловленных на улицах беспризорников я тоже распустил. Некоторые малыши еще пытались клянчить у меня подачку. Непробиваемый народец.
— Хорошо. В таком случае, вы соображаете, что я всех ваших волков переловлю и отправлю к их волчьим праотцам?
— И правильно сделаете.
Он попробовал улыбнуться. Учитывая, что и говорить?то он мог с трудом, улыбка вышла еще та.
— Забавный вы человек, Ингве.
— Во?первых, я не человек. Во?вторых, забавный я потому, что у меня едет крыша.
— Это я заметил.
Мы посидели на крылечке еще некоторое время, греясь в мягких лучах закатного солнца. Наконец, не глядя на меня, некромант сказал:
— Я оставил меч в царстве своего отца.
Я удивился.
— Сейчас?то вы зачем мне это говорите?
— Долг, Мастер Ингве, платежом красен. Впрочем, это не совсем честный платеж.
— Ничего вы мне не должны. Я сделал это не для вас.
— Я догадываюсь. Тем не менее… Вы твердо решили отправиться за мечом? Даже зная, куда именно придется отправляться?
Я кивнул.
— Что ж… Пожелал бы вам успеха, но сильно в этом успехе сомневаюсь.
Я почесал основательно заросший подбородок.
— А что там?
— Там…
Некромант, казалось, задумался. Потом ответил:
— Вы помните свою схватку с Червем?
Я кивнул. Откуда он узнал про Червя, спрашивать, я думаю, было бесполезно.
— Так вот представьте, что этот Червь вас проглотил. И сейчас медленно переваривает. Сначала кожу. Потом мышцы и сухожилия. Потом внутренние органы. Потом кости. А вы все это время живы. И когда он вас, казалось бы, уже переварил целиком, и вы отмучились, все начинается по новой.
Я недоверчиво хмыкнул.
— Вы что, Иамен, меня пугаете?
Он посмотрел, казалось, сочувственно — хотя выражение трудно было определить по его заплывшим синяками глазам.
— Я вас не пугаю, Ингве, а предупреждаю.
— Спасибо.
— Не за что.
Тут, гуднув, подъехало наконец такси. Я помог Иамену подняться с крыльца и устроиться на заднем сидении. Когда я уже закрывал дверцу, он придержал мою руку.
— Вот что, Ингве, — сказал он, глядя на меня снизу вверх. — Если вам там станет невыносимо,
