— Это — смешная история?
— Очень смешная.
— Ладно. Завтра расскажешь. Пора нам на боковую, а то прошлая ночка была веселая.
Он завозился внизу, устраиваясь поудобней на жестком ложе. Уже засыпая, я услышал:
— Спасибо вам за ваксу…
Однако посмеяться над тем, как лорд Хумли рубил Мировой Ясень, мне так и не удалось. Когда я притащился из мастерской, у нашей камеры было многолюдно. А конкретно, кучковалось там два или три Цербера и еще кто?то из тюремного начальства. Один из Церберов что?то волочил по полу, уцепив длинным железным крюком. Так здесь транспортировали покойников. Зека в соседних камерах возбужденно гомонили. Любое событие — хоть мордобой, хоть смерть — вносило разнообразие в их суровые будни.
Подойдя поближе, я остановился. Крюкатый цербер вытаскивал из камеры тело Драупнира. Круглые глаза пацана выпучились еще больше, лицо посинело, а на горле виднелась удавка. Петля. Сделанная из двух связанных лямок комбинезона…
— Удавился, — шепнули за спиной.
Но пацан не удавился. Из окровавленного его и разбитого рта торчала жестянка ваксы.
В дальнем конце коридора брякнула дверь, и появилась еще парочка Церберов. Они волокли отбивающегося Жука. Увидев меня, Жук дернулся и заорал:
— Это он! Это он, сука?падла! Он ваксу требовал, душегубец!
Я развернулся и, ни слова не говоря, вцепился ближайшему Церберу в глотку.
И тут меня звезданули чем?то тяжелым по затылку.
Очнулся я в темноте. Не в привычной уже темноте камеры, где ночи не бывает никогда из?за круглосуточно горящих в коридоре ламп. Я ощупал себя. Одежды на мне не было. Пощупал вокруг. Четыре стены, четыре квадратных метра пространства. Карцер, сообразил я. Что ж, пора мне познакомиться и с карцером…
Тьма была полной, как будто мне выкололи оба глаза. Поначалу меня это не пугало. Я сидел, прижавшись к холодной стене, подтянув к подбородку колени, и пытался вспомнить какую?нибудь из историй Драупнира. Ничего не вспоминалось. Я попытался пожалеть о Драупнире. И не жалелось. Драупнира не было, сказал я себе. Это всего лишь еще одна насмешка Эрлика, пытающегося меня доконать. Подловить на острый крючок совести. Жестянка ваксы во искупление… Смешно. Там, в последней чернильной тьме, я понял наконец: нет никакого искупления. И не было. И не будет. И Драупнира нет, сказал я себе. И не было. И не будет. Сказал — и Драупнира и вправду не стало, как не стало тогда, в шахте.
Главное — вовремя себе что?то сказать.
Я вытянулся на полу и заснул.
Разбудил меня звук открывающейся двери. Прежде, чем я успел хотя бы поднять голову, в спину ударила водяная струя. Она била и била, я пробовал извернуться, но прибывающая вода прижала меня к задней стенке.
Когда наводнение схлынуло, я едва дышал. Поэтому те, кто ввалился в карцер с дубинками, могли чувствовать себя в полной безопасности.
Дни без света. Дни без света. Дни, когда меня поливали водой из шланга. Дни, когда просто били. Дни, когда я покорно позволял делать с собой, что угодно, лишь бы увидеть полоску света из?за двери. Дни, когда они поняли наконец, чем меня можно достать. Это оказалось так просто. Темнота. Полная темнота.
На некоторое время я, кажется, сошел с ума. Не бывает у нормальных такого отчаяния. Я, выросший под землей — ну что мне тусклая тюремная лампочка, что мне и совершенный мрак?
Я колотил кулаками в дверь — или, быть может, в глухую стенку. Я орал неразборчивое и бессвязное. Я молчал, свернувшись клубком. Я грыз пальцы. Я понял неожиданно, что нет ничего за границами этой тьмы. Я превратился в копошашегося в могиле червя, я снова вернулся в себя, я был и собой, и червем в своей темной могиле. Мир исчез. Раскачиваясь, я бормотал последнее, что мог вспомнить:
Ночь не умирала никак.
Тогда я понял, что легче умереть мне.
И я вспомнил слова некроманта.
Внутренности червя.
Там тоже наверняка мало света.
И вспомнил, что он сказал мне при расставании.
«Три раза повторите мое имя».
И я бы повторил, какая уж тут гордость.
Гордости не осталось.
Одна беда — имя я тоже напрочь забыл.
Блестящая идея разбить голову о стену посетила меня неожиданно, в припадке озарения. Разбегаться в карцере было особенно негде, да слаб я стал, чтобы бегать, и все же хватило меня на три полновесных удара… На третьем ударе в темноте вспыхнули редкие искры, и я порадовался им, как родным…
Глава 5
Серебряная катана
