Х о б о т о в. Видите ли, она занятой человек. У нее напряженная духовная жизнь. Кроме того, мы расстались.
Л ю д о ч к а. Она уехала?
Х о б о т о в. Не то что уехала. Но — ушла.
Л ю д о ч к а. Как это? Я не пойму.
Х о б о т о в. Просто она полюбила другого.
Л ю д о ч к а. Надо же!
Х о б о т о в. Наверно, так надо.
Л ю д о ч к а. Бедненький…
Х о б о т о в. Он человек достойный. Я понимаю этот выбор.
Л ю д о ч к а. Вы очень страдаете?
Х о б о т о в. Как вам сказать…
Л ю д о ч к а. Это — вы сами?
Х о б о т о в. Нет. Это Камоэнс. Португальский поэт. Он уже умер.
Л ю д о ч к а. Ах, боже мой!
Х о б о т о в. В шестнадцатом веке.
Л ю д о ч к а. В шестнадцатом веке!
Х о б о т о в. Да, представляете. На редкость грустная биография. Сражался. Страдал. Потерял глаз. Впоследствии умер нищим.
Л ю д о ч к а. Надо же!
Х о б о т о в. Боже, какая у вас душа.
Л ю д о ч к а
Х о б о т о в. Нет, я работаю в издательстве. Издаю зарубежных поэтов. Преимущественно романских. Но бывает — и англосаксов.
Л ю д о ч к а. И все поэты — вот так?
Х о б о т о в. Почти.
Л ю д о ч к а. Подождите, я занята! Какие нетерпеливые люди…
Х о б о т о в. Я вас задерживаю, простите…
Л ю д о ч к а. Что вы? С вами так интересно.
Х о б о т о в. Я бы хотел увидеть вас вновь.
Л ю д о ч к а
Х о б о т о в. Мало ли где… Москва велика. Вот у вас на углу — лаборатория.
Л ю д о ч к а. Да. Туда сдают на анализ.
Х о б о т о в. Если позволите, буду вас ждать. Мы бы куда-нибудь с вами отправились.
Л ю д о ч к а. Прямо с работы? Я не одета. И дома столько всяческих дел.
Х о б о т о в. Может быть, я вам могу помочь?
Л ю д о ч к а. Нет. Ко мне неудобно.
Х о б о т о в. Так как же?
Л ю д о ч к а. Видите, вы уже растерялись!
Х о б о т о в. Мне просто стало безмерно страшно, что вы вдруг исчезнете…
Л ю д о ч к а. Вы — как дитя.
Х о б о т о в. А между тем мне сорок три года.
Л ю д о ч к а. И направление где-то посеяли…
Х о б о т о в. Да… все выглядит так нелепо…
Л ю д о ч к а. Вы говорите, он глаз потерял?
Х о б о т о в. Кто?
Л ю д о ч к а. Португальский поэт.
Х о б о т о в. Камоэнс? Да. Он — глаз, а Сервантес — руку.
Л ю д о ч к а. Перестаньте! Это уж слишком.
Х о б о т о в. Я понимаю, но что же делать?
Л ю д о ч к а. Я освобожусь через час.
Х о б о т о в. Я подожду вас.
Л ю д о ч к а. Где?
Х о б о т о в. На углу.
Л ю д о ч к а. Смотрите не спутайте — на каком.
Х о б о т о в. Именно там, где сдают на анализ.
Л ю д о ч к а. Ну, идите. Очередь сердится.
Х о б о т о в. Благодарю. О, благодарю вас.
Занавес
Речитатив
В этой странной квартире, неподалеку
От Покровских ворот, было пять дверей.
Две комнаты занимали мы с теткой,
Седою как горная гряда
И восторженной как мадригал.
Две комнаты приходились на долю
Одной распавшейся семьи,
На руинах которой возникла новая.
А в пятой — жил вдохновенный артист,
Исполнитель куплетов и фельетонов.
Да, теперь их все меньше и меньше,
Муравейников под паутинкой,
С фамилиями над каждым звонком,
С тусклой лампочкой в длинном, как жизнь, коридоре,
С разместившимся вдоль темной стены
Сундуком неизвестного назначения
Таких невообразимых размеров,
Что в нем должны бы храниться мечты
По крайней мере трех поколений.
Я был молод и учился наукам.
Я приехал в Москву из южного города.
Я увидел Москву. И влюбился. По уши.
А она меня яростно обвивала,
То Бульварным кольцом,
То Садовым кольцом.
А она меня тянула сквозь улицы
И заворачивала в переулки,
Пока, окончательно оглушенного,
Не отпускала для передышки
В коммунальный очаг у Покровских ворот.
2
А л и с а. Да, я вас слушаю. Ах, вам Костика? Соблаговолите чуть подождать.