– Запутались, что и говорить! Вашей жизни до сих пор угрожает опасность. Бандиты наверняка предпримут новую попытку вас убить, и эта попытка может оказаться удачной – для них, разумеется, удачной. Это может произойти в вашей квартире, в магазине, на улице – где угодно, и еще не факт, что мы и в следующий раз успеем прийти вам на помощь.
– Да-да, я понимаю, – пробормотала Галина в растерянности. – Но что же мне делать?
– Рассказать все нам.
Они поднялись на третий этаж, где жила Галина. Она открыла дверь, зажгла в прихожей свет.
– Проходите.
Прихожая была маленькой и очень тесной, одежный шкаф заполонял собой практически все пространство. Втроем им было здесь просто не повернуться. Раздеваться пришлось по очереди.
– Я не знаю куда… – проговорила Галина убитым голосом. – В комнату? На кухню? В комнате у меня не курят, а у нас разговор… Да теперь все равно, – безнадежно махнула она рукой, – идемте в комнату. Я только пепельницу принесу. И… у меня есть вино. Хорошее.
– Вина не надо, – решительно отказался Бородин.
– Тогда, может, чаю?
– Галина Александровна, вы что, не понимаете? Мы ведь к вам не в гости пришли.
– Да, да, конечно. Я понимаю. Я… я и сама не знаю!
– Несите пепельницу и давайте начнем.
Наконец все устроились: Бородин с Андреем на диване, Галина – на краешке стула напротив (стул она принесла с кухни, хотя в комнате были кресла), она вообще стала вести себя приниженно, как только они вошли в ее квартиру. Андрей с Ильей сразу же закурили, одновременно, как по команде. Галина дернулась было открыть балконную дверь, но опять безнадежно махнула рукой, пробормотав: «Теперь все равно», – и закурила сама.
– Я не смерти боюсь, – начала она, – просто все это мне осточертело. Я так запуталась! Там, в сквере, я, конечно, испугалась, но… Смерть страшна уже тем, что предстает всегда неожиданно…
– Галина Александровна, давайте-ка опустим философские рассуждения, – не очень вежливо перебил ее Бородин, – и перейдем прямо к делу.
– Да, да, разумеется! Я только хотела сказать, что не из-за страха, не из-за того, что меня могут убить, вам собираюсь все рассказать, я не помощи у вас прошу, а… Я, может быть, и так бы… Я и хотела пойти в милицию, но…
– Но почему-то же не пошли?
– Не так это и просто. Я поступила ужасно! Мне очень стыдно, и на душе так муторно, не передать. А вы меня спасли, и я вам благодарна, хоть смерти и не боюсь. Я не боюсь смерти! Не боюсь! – прокричала она почти в истерике. – Не верите?
– Ну почему же, верим, – пробормотал Андрей – ему отчего-то стало неловко.
– Верим, – с чувством проговорил Илья и с нежностью посмотрел на Галину. – Вы ведь на это пошли из-за денег? – душевным тоном спросил он.
– Из-за денег?! – Галина вспыхнула. – Деньги тут ни при чем, совершенно ни при чем!
– Но ведь вам же обещали заплатить?
– Обещали, но… Но я согласилась не из-за денег. Я… Это была обида, страшная обида, непрощаемая обида! Вы не представляете, как он меня обидел!
– Валерий?
– Да. Он со мной так обошелся!.. Я на все была для него готова, я и делала все и ничего, ничего не просила взамен, а он… Я любила его, по-настоящему любила, а он мною пользовался, как вещью. Но я терпела, все терпела. Все эти полгода терпела! Он совсем со мной не церемонился, он меня в грош не ставил, а я терпела, терпела. Он к Алене уезжал, прощение у нее вымаливать, заботиться о ней, на коленках ползать – а я терпела. Я ему даже однажды психоаналитика для Алены посоветовала, думала, откажется, неудобно ему станет передо мной, – ничего, воспользовался, не поморщился, вот до чего не уважал меня, вот до чего я ему была безразлична. Да он меня вряд ли и за человека-то считал! Но я терпела, все терпела, ничем не показывала, как мне больно. А мне было больно! Очень больно! Вы не представляете, как больно! Выть хотелось! А я улыбалась. Строила из себя этакую беззаботную дурочку. Мужики любят беззаботных дурочек. – Она со злостью посмотрела на Андрея, Бородина, видно в силу его немолодого возраста, не принимала в расчет как мужчину. – Еще бы! С дурочкой проще, с дурочкой приятней, с дурочкой можно не церемониться, с дурочкой можно и самому быть дураком. Да только Валерий и этого не оценил. Пользовался мною то как нянькой, то как девочкой по вызову. Он мог устроить при мне любую истерику. Он плакал, честное слово, плакал при мне, и совсем этого не стеснялся. А какие вещи рассказывал про себя – боже мой! И не стыдно, не стыдно ему было. Нужно выговориться, вот и выговаривался, и наплевать, что мне, может быть, противно слушать. Такого никому не рассказывают! Такого психоаналитику не рассказывают, а он мне рассказывал. Рассказывал, рыдал, по полу в истерике катался, руки кусал. А я утешала. А я убаюкивала, в постельку укладывала, по головке гладила. Я его любила. Такого вот подонка любила. И любила бы до сих пор.
Галина замолчала, затушила окурок в пепельнице, нервно выбила новую сигарету из пачки и жадно закурила.
– Он сам меня прогнал. Сам! Просто взял и вышвырнул. И вот тут… Я не боюсь смерти! Думаете, испугалась, что убьют, и потому признаться во всех своих грехах решила, чтобы защиты попросить? Ничего подобного! Я тогда и сама убить себя хотела. Я серьезно думала жизнь самоубийством кончить, когда Валерий меня из квартиры вышвырнул. Я и сейчас жить не хочу. Что толку жить, когда… Нет у меня больше ничего, и никогда не будет.
– Это вы убили Валерия? – как-то уж очень неуместно сочувственно спросил Бородин. Андрей бросил на него сердитый взгляд: издевается он над Галиной, что ли? Ему ее было по-настоящему жалко.
– Нет, не я. Но и я могла бы. И даже с большим удовольствием. И его, и Алену. Как же я их возненавидела! Впрочем, Алену я всегда ненавидела. Он к ней тогда ходил, когда меня из квартиры вышвырнул, я знаю, что к ней! Эту квартиру я ему сняла, на свои деньги, между прочим, а он меня вышвырнул. Я о нем заботилась, я его спрятала, когда у него неприятности начались, а он меня вышвырнул.
– Неприятности? – заинтересовался Андрей. – Какие неприятности?
– Напали на него и чуть не убили.
– Кто напал и почему?
– Валерий мне тогда ничего не объяснил. Я и подумала, что это связано с его работой: конкуренты там, или еще что-то в этом роде. Но потом… Он попросил меня съездить к нему домой, это когда уже жил в той, снятой мною квартире. Сам ехать боялся, а меня послал. – Галина усмехнулась. – Мне нужно было привезти ему кое-какие вещи и папку с бумагами. В бумаги я заглянула. Ну да, из глупого женского любопытства. – Она опять сердито посмотрела на Андрея, а Бородина проигнорировала. – Ничего интересного на первый взгляд там не оказалось: пустой почтовый конверт без обратного адреса и французский проспект. Валерий пару месяцев назад ездил во Францию. Один. Я сначала думала, что с Аленой, но оказалось, действительно один. Проспект я пролистала, недоумевая, зачем он ему мог понадобиться – проспект как проспект. И тут увидела: черным маркером, жирно, обведено – сеть ресторанов «Иконин»…
– Что? – одновременно воскликнули Бородин и Андрей. – Иконин? Сеть ресторанов «Иконин»?
– Ну да, «Иконин», – кивнула Галина спокойно, равнодушно, как бы и не замечая их волнения. – А рядом приписан номер телефона, шариковой ручкой. Французский номер, это я позже узнала. Валерию я, конечно, не сказала, что рылась в его вещах, отдала, и все, а он тут же стал звонить и говорил по-французски. Он, кстати, отлично говорил по-французски. Он вообще все отлично делал!
– Муж Зои Икониной уехал во Францию, – шепнул на ухо Бородину Андрей. Он ужасно разволновался, просто еле удерживался, чтобы не вскочить, не замахать руками, не кинуться обнимать Галину или не расцеловать Илью. – Двадцать лет назад уехал, мне Венька нарыл данные.
– Потом поговорим, – нетерпеливо отмахнулся от него Илья. – Так что звонок? – обратился он к Галине.
– Звонок его этот, видно, очень расстроил. Да нет, не расстроил, взбесил. Он швырнул телефон и на меня напустился, как будто я была виновата в его неудачах. А еще я поняла, что звонил он туда уже второй
