– Все верно. Но я несу вам свет, а вы мне – меч.
– В подобных местах так безопаснее, – уклончиво ответил Гельмут. – А вот вы со своим Двурогим могли крепко влипнуть. Он – не лучший спутник для ночных прогулок.
Прежде чем Карл успел отпустить ироничное «Да ну?», светильник, до этого потрескивавший по- джентльменски тихо, разразился озлобленным шкворчанием. А Гельмут как-то эдак, с невиданным вывертом перехватывая меч и вознося его над головой, припал на колено, и ба-бах!
Ну там горящее масло по всему полу, глухой звон бронзы и черная жемчужина-беглянка, тотчас же раздробленная железным кулаком Гельмута.
А где же рогатый шлем?
Шлем покачивался влево-вправо на полу под стенкой. Туидлдым-туидлдам. Он был изуродован длинной замысловатой трещиной. Что-то между ними произошло – между светильником и шлемом – но Карлу было насрать.
Карл был Первым Мечом Бургундии и неплохо умел набраться праны, ввериться дао и быть как вода. В бургундской традиции, впрочем, слова и ниндзюцкие пальцовки[277] были другими, и орал он в бою не «Нами Амида Бутсу!»[278] или «Банзай!», а «С нами Господь!», также – «Бургундия!» и, иногда, – «Монжуа!»[279] Последнее, впрочем, только против турок и немцев, когда вдруг забывалась его дутая бургундственность и в Карле просыпался великофранк.
Но если Карл и бывал порою как вода, то Гельмут, черт бы вас побрал, Гельмут, вы просто как молния.
– Йя-а, – самодовольно кивнул тевтон, протирая меч шелковым платком и возвращая его наконец ножнам.
Карл подумал, сколь он был глуп и самонадеян со своим стилетом. И как просто было бы тевтонскому мечу проделать трепанирующий трик-трак не с бронзовой балдой, которая Бог весть чем не потрафила Гельмуту, а с его собственной, ценной головушкой.
Получалось плохо: он, Карл, все глубже въезжает в манию преследования, а Гельмут тоже, и тогда он просто опасный псих, от которого надо держаться подальше и рвать когти из замка Орв с первыми петухами. Либо Гельмут адекватен мирозданию, и тогда с психом надо дружить.
– Жювель, занеси холст в комнату герцога, принеси другой светильник и прибери здесь. – Гельмут указал на бронзовые обломки в луже горящего масла.
– Скажите, Гельмут, зачем вы испортили вещь? – спросил Карл.
– А зачем Жануарий вчера ночью испортил корову? – сделав невинные глаза, осведомился Гельмут.
– Итак, Карл, вы хотели поговорить со мной, я хотел поговорить с вами, и вот мы встретились. Вы хотели узнать, как были убиты Гибор, Гвискар, Эстен и Мартин. А я хотел получить от вас письменное подтверждение их смерти.
Все мыслимые замечания насчет просто «Карла», насчет издевательского тона Гельмута и насчет разницы в общественном положении – герцог против какого-то высушенного инквизитора – Карл предпочел оставить за скобками.
– Я не понимаю, о каком письменном подтверждении может идти речь. Я вам что – судебный пристав?
Гельмут досадливо поморщился.
– Карл, вы не очень умный человек.
Карл даже ухом не повел. Замок Орв целительно подействовал на его спесь.
– Но, – продолжал Гельмут, – вы очень удачливы, у вас ясный взор, великолепное прошлое и, что самое странное, вы имеете подлинное счастье, а не одну из его многочисленных реплик. Вообще, даже просто говорить с вами – большое удовольствие. А грубить вам – напротив, очень и очень тягостно. Не говоря уже об угрозах. Поверьте, я никогда не стал бы вам угрожать, хотя мне ничего не стоит сейчас пленить вас и устроить торги вокруг вашей головы. Кто даст больше – Людовик или ваша супруга?
Разговор происходил в полной темноте. Жювель все еще возился за дверью с бронзовым мусором и нести новый светильник не спешил. Кровь прилила к лицу Карла, но он снова остался при своем эпическом самообладании.
– Конечно же супруга. Людовик столько не зарабатывает. Проверять не советую.
– Я и не собираюсь, – Гельмут услал во тьму любезную улыбку. – Наш престарелый магистр Фридрих готовит себе достойную смену. И чтобы признать во мне лучшего из кандидатов, магистру Фридриху требуются неопровержимые доказательства того, что все малефики замка Орв уничтожены. Все без исключения.
– Привезли бы ему просто четыре головы, – предложил Карл, глядя на Гельмута как на говорящую мурену.
Гельмут обиженно цокнул языком и затянул голосом из саркофага:
– Так не пристало, ибо, первое: и усекновенная глава малефика способна к малефициям; второе: не так просто доставить голову в сохранности из Франции в Кенигсберг; и, третье: это было бы против нашего устава. У нас запрещено надругательство над очищенными от скверны телами, – закончил Гельмут не без гордости за родной Орден.
Пришел Жювель и принес долгожданный светильник.
– Вот, – сказал Гельмут, любовно разглаживая на полу комнаты холст. – Я тут все оформил.
Карл нехотя посмотрел на уже виденные силуэты, согласно надписи отвечавшие якобы Гвискару, Гибор, Эстену д’Орв и Мартину.
В правом верхнем углу холста Карл увидел: «Личности означенных малефиков и смерти их, коим сам был свидетель, удостоверяю.
– Та-ак. То есть вы хотите сказать, что хоть я и прибыл в Орв пятью днями позже означенной на холсте даты, я все-таки был всему очевидцем и, значит, с легкостью могу удостоверить ваши подвиги.
– Конечно. Конечно можете. Авторитет герцогов Бургундских очень высок у нас в Ордене. И наш магистр поверит вашей подписи без малейших колебаний.
– Колебать нечего, – поддакнул Жювель, который, оказывается, мерзавец, сидел все это время на корточках у двери.
– Гуляешь, – бросил ему Карл.
– Иди-иди, – разрешил Гельмут.
Жювель убрался.
Карл с облегчением почувствовал, что сонная одурь отступает. Именуемое реальностью медленно, но неуклонно начало все-таки приобретать черты, таковой приписываемые.
– Я вам вот что скажу, герр Гельмут. Если бы я не опоздал сюда, если бы мои солдаты не остались страдать чревом в монастыре Святого Воскресения, первым делом я взял бы замок Орв под свою охрану. А вторым делом подписал бы эту подложную картинку, пребывая в полной уверенности, что Мартин и прочие живы и находятся в моей власти. Выгода была бы с обеих сторон, согласитесь.
Гельмут нахмурился.
– Не понимаю, в чем ваша выгода.
– Я бы знал, где кончается правда. Я бы знал, что лгу во имя прочного союза с новым магистром Ордена – то есть с вами. И при этом навсегда избавляю Мартина от инквизиционного преследования. Поскольку моя подпись de jure делает то же, что сотворил Ваш меч de facto. А так, просто подтвердить ваше служебное рвение – мне неинтересно.
– А что – вам хотелось бы, чтобы ваш Мартин остался жив? – дернул Гельмут нить разговора влево.
– Не знаю.
В глазах Гельмута мелькнуло секундное изумление, старательно выданное им за легкую озадаченность резкой переменой герцогских настроений. На самом же деле Гельмут понял, что Карл все понял. И послал в адрес пронырливого Жануария двадцать четыре тысячи сто двадцать шесть проклятий. Гельмут решил сменить козырь.
– А ведь Мартин приходится мне троюродным племянником! С его прелестной матерью я играл в салки…
