небесного. Так как зимой грома не бывает, то в эту пору года они необычайно наглеют, особенно на Рождество. Оттого в праздничные дни добрые люди их весьма опасаются. Ведомо также, что черти живут преимущественно в воде. Одесса, как опять-таки известно всему свету, не исключая недавно прибывшего сюда казака Данилы Губенка, стоит на берегу моря, откуда на православных и лезут черти в турецком виде. По наказу разных начальств в таких случаях, не взирая на Святой вечер или Рождество, казакам и солдатам следовало палить из пушек, доколь не будет истреблено все вылезшее из моря чертячее племя. Утверждалось, что для этого по велению Суворова здесь и была поставлена крепость.
Северный ветер на Рождество дул, точно с цепи сорвавшись, морозяка стоял такой лютый, что трещали даже две старые груши у кофейни Аспориди. Не только в хатах, но и в землянках, укрытых на татарский манер войлоком, было так холодно, что замерзала вода.
В Одессе не то, что в иных местах – худо было с топливом. В печах жгли тут бурьян и высушенный кизяк. Конечно, у богатых панов были дрова, но и то сказать – потому они и богатые паны.
Стоявший на якоре большой двухмачтовый парусник под турецким флагом в эти дни был скован льдом. На паруснике находилось всякое нужное обывателям города добро, привезенное греками на меновой торг: маслины и сухие фрукты, красное вино, которое, как известно, хорошо идет под баранину. Были также сапожки для молодиц, исподнее как для казаков, так и для казачек, равно других обывателей, мониста разные, а также лошадиная сбруя, украшенная всевозможной невидалью.
Присланный шкипером с парусника человек уговаривался с казаками, среди которых был полковой есаул Федир Черненко, о разгрузке парусника по льду. Казаки уже было согласились за приличную плату перевезти товар на берег. Однако подул сильный низовый ветер и принес с юга тепло. Как оказалось, это также было подлостью чертячего племени. Снег и ожеледь на улицах и на домах стали таять, появились такие лужи, что лошади в них порою тонули по брюхо. Лед в заливе стал ломаться. У берега образовались торосы. Ледяное крошево то вздымалось на долгих волнах, то опускалось. Море глухо стонало и переворачивалось с боку на бок под порывами ветра. Трещали шпангоуты парусника. Течение сносило судно на запад к мысу, где немигающей звездой горел недавно поставленный маяк. Возникла опасность посажения парусника на мель и гибели груза. Но ветер вновь изменил направление, подул в сторону моря. Освободившись от льда, судно стало уходить на юг и скрылось за горизонтом под охи и вздохи огорченных обывателей.
Еще в середине декабря из Петербурга прибыл фельдъегерь. Среди прочих бумаг, поступивших из столицы, было высочайшее соизволение нашему вице-адмиралу и кавалеру де-Рибасу немедля явиться в столицу в высшие присутственные места с отчетностью о строительстве Одессы, военной гавани и торгового порта, равно о размещении в казармах солдат и матросов. К тому же Сенат был весьма озабочен обустройством иностранных колонистов и следующими от того выгодами.
Поездка в Петербург была в личных интересах Осипа Михайловича. Там была его семья, его милый друг Настасенька.
В отсутствии де-Рибаса от Платона Александровича Зубова де-Волану пришла ординация, согласно которой Экспедиции для строения пограничных крепостей, учрежденной Суворовым еще в сентябре 1792 года, приказывалось смотреть за экономным использованием средств, отпущенных на строение Одессы, регулярно принимать отчеты от надлежащих лиц и мест о должном их обращении на разные нужды, о приеме от поставщиков леса и других строительных материалов и инструментов. Офицеры, ответственные за производство работ, были обязаны посылать о том в экспедицию ежемесячные рапорты с указанием количества израсходованных денег и материалов. Все денежные средства для построения крепости и порта были в экспедиции. Однако договоры на поставку строительных материалов и на отпуск их в работы признавались действительными только при согласии адмирала де-Рибаса как главноначальствующего в Одессе лица.
Платон Александрович надеялся, что строительные работы здесь будут исполнены прилежно и деятельно.
В главноуправляющих канцелярской частью экспедиции состоял полковник Чехненков, известный рачительностью в службе. Худой и высокий как жердь, он был примечателен и тем, что в присутственное место являлся в точно назначенное время, в семь утра и не минутой позже, придирчиво вычитывал поступившие бумаги, сочинял разные запросы и указания, взыскивал с подчиненных лиц и мест за разные упущения.
Ему в помощь был дан полковник Петр Ивашев. В противность Чехненкову он весьма был в теле и даже более того – телесами обременительно толст, но в суждениях умеренный и разума весьма не лишенный.
В заместителях Чехненкову по расходам денежных сумм и материалов был инженер-майор Илья Глухов, который числился в должности главного контролера для проверки месячных и годовых отчетов. Непосредственно казной заведовал майор Небольсин, расходом строительных материалов – майор Иванов, инженерной частью – капитан Харламов.
Эти господа были подобны друг другу служебными бдениями в делах.
Осип Михайлович вернулся в Одессу к началу весны, однако еще санным путем, с сундуками и баулами с тем, чтобы хоть малость обжиться на новом месте и быть готовым к приезду сюда Анастасии Ивановны. В пути и в Петербурге он изрядно поиздержался, за недостаточностью жалования и прогонных был в некотором стеснении. Благо еще, что Настасенька с дочерьми жила в доме и на иждивении батюшки Ивана Ивановича.
В конце апреля им была получена пространная бумага от Платона Александровича. Он извещал о рескрипте государыни от 13 апреля 1795 года. Осипу Михайловичу предлагалось приступить к производству всех работ по созданию порта военного и купеческого и построению города. Ставился Осип Михайлович в известность и о том, что на этот предмет государыней выделено 1 993 925 рублей и 68 копеек из доходов Вознесенского генерал-губернаторства.
Небо было чистым, солнце ярким, море голубым, жара стояла изрядная, но низовый ветерок приносил освежающую влагу, йодистый запах водорослей и мидий. Взмывали ввысь и припадали к воде чайки, и в форштадте с надрывным хрипом брехал дворовой кобель.
На возвышенности над глубокой балкой стоял белый домик де-Рибаса. В ясную погоду с домика открывался вид на залив до уходивших на юго-восток дальних обрывов. Вдоль балки тянулись чисто выбеленные бараки для матросов гребной флотилии. К де-Рибасову домику на ночь полковым есаулом Черненко наряжались в караул известные трезвостью и благомыслием казаки.
Здесь, Настенька, все недурно: и теплое солнце, и ласковое летом море, и обильная плодами земля, – писал Осип Михайлович. – Чиновники и военные командиры в службе большей частью ревностны, высшие начальники, коим я поставлен в зависимость, мне благоволят и во всем содействуют. Однако для себя почитаю несчастьем, что мне отказал в дружбе один, но более других достойный человек, отказал по несогласию его с предпочтением Херсону или иному месту Хаджибея для устроения главной торговой гавани
