по этому каналу. Ни в одном случае Степа не требовал никаких подтверждений непосредственно от Чудо- юда, то есть от Баринова. Это настраивало оптимистично, по крайней мере Рындина. Во всяком случае, он усердно убеждал Иванцова, что тут все пройдет гладко. Иванцов тоже пытался себя убедить, но не шибко успешно. Была загвоздка, которая беспокоила. Во-первых, еще не было ни одного случая, чтоб через Рындина приходили какие-то сообщения и распоряжения, касающиеся деятельности лаборатории. Тем не менее она чем-то занималась, и, видимо, успешно. Чем именно — ни Иванцов, ни Рындин (кажется) толком не знали. Во всяком случае, знали меньше, чем Сноукрофт и Резник. А вот Степа, на которого было возложено материальное обеспечение этого заведения, наверняка знал больше. Потому что все руководящие указания получал непосредственно от Чудо-юда. И вполне могло быть так, что Сергей Сергеевич, то есть Чудо-Юдо, его предупредил о том, что таковые указания он не будет передавать ни через Рындина, ни тем более через Иванцова.
Во-вторых, ни Рындину, ни Иванцову не было известно в точности, какое впечатление произведут на Степу Сноукрофт и Резник. Даже если учесть активное посредничество Соловьева, которому Эдуард Сергеевич склонен доверять, шансов на то, что они ему понравятся, немного.
Все эти обстоятельства заставляли Виктора Семеновича весьма и весьма сомневаться, что рындинский оптимизм насчет «тихого решения» имеет под собой прочную основу. Лично он, Иванцов, иллюзий не питал и считал, что скорее всего Степу придется брать за грудки. И сильно сомневался насчет возможности провернуть это без стрельбы и кровопролития.
Конечно, раньше Эдуард Сергеевич появлялся в «Русском вепре» максимум с тремя-четырьмя сопровождающими. У Соловьева — десять. У Иванцова — шесть. Вроде бы должно хватить, но исходить из того, что Степа и завтра привезет с собой только четверых, было рискованно. Его «беспечность» при прошлых приездах могла основываться на хорошей работе разведки. Возможности у Степы были немалые, и в осторожности Бог ему не отказал. Кто его знает, может быть, в то время, когда Степа приезжал сюда, показывая Иванцову четырех телохранителей, .вокруг «Русского вепря» незаметно сжимали кольцо? А Рындин от себя обещал прислать с десяток сотрудников, только вот пришлет ли?
Да, Рындин и Соловьев со своим начальником охраны хорошо продумали, как именно провернуть «силовой» вариант. Подобрали подходящую гостиную с четырьмя дверьми, через которые в момент кульминации событий должны были ворваться люди с пистолетами и, пользуясь внезапностью, разоружить Степиных секьюрити. Продумали несколько схем действий при различном расположении охранников, прикинули, как действовать «своим» участникам переговоров, если начнется стрельба. Но Виктор Семенович был человек опытный, а потому знал, насколько трудно учесть все и вся…
В общем, он не выспался и, когда звонил заму на работу, объявляя о своем плохом самочувствии, не сильно кривил душой. После этого поехал в «Русский вепрь». Там уже находились Соловьев и американцы, а охранники непосредственно на месте грядущих событий усердно отрабатывали свои действия.
Поглядев на это со стороны, Иванцов еще больше утвердился в своих опасениях. Хоть он и был невелик спец в такого рода делах, но догадывался, что совершенством тут и не пахнет. Степиных бойцов Иванцов однажды видел на тренировке и мог уверенно сказать, что каждый из них в рукопашной схватке управится минимум с двумя соловьевцами или тремя «вепревцами». А рындинских мальчиков покамест не было. Звонить в УФСБ и интересоваться, отчего да почему, было рискованно. Время же неумолимо приближалось к часу дня.
Неожиданно Иванцов поймал себя на мысли, что сейчас ему больше всего хочется, чтоб Тихонов вовсе не приехал. Не потому, что догадался или заподозрил что-то, а в силу какой-нибудь посторонней уважительной причины. Это было как-то по-детски наивно, но успокаивало. Примерно так нерадивый школьник, отправляясь утром на занятия с несделанными уроками, мечтает о том, чтоб именно сегодня школа сгорела ясным пламенем или чтоб занудная математичка попала под трамвай.
Тем не менее ровно в 13.30 голубой «мицубиси-паджеро» появился на расчищенной от снега площадочке перед воротами «охотничьего домика». Прошлым летом на этой самой площадочке боевики Курбаши в упор расстреляли и сожгли целую автоколонну, которую сюда пригнал уверенный в своей мощи и неуязвимости Вова Черный. Сейчас большинство исполнителей того расстрела гнездились под крылом Фрола и «Белой куропатки». Вот кого хотелось бы видеть здесь Иванцову, а не этих толстомордых и зажравшихся увальней, которых содержала при «Вепре» его супруга. В прошлом году такие же разгильдяи упустили Клыка. Конечно, выглядят они внушительно, но слишком уж ожирели и поворотливость потеряли. Соловьевские получше, чувствуется, что в стольном граде воспитывались. Постройнее, порезче в движениях, но у них тоже, по-видимому, больше привычки на понт брать, чем силу применять. Эх, если б можно было хоть пару парней у Фрола занять! Но Фрол, увы, не должен ни сном, ни духом к этой операции касаться.
Ворота гостеприимно открылись, и «мицубиси» вкатился во двор. Нет, никого лишнего с собой Степа не привез. Шофер и трое телохранителей. То, что предусматривалось.
Шофер остался в кабине, развернул довольно давний номер «Пентхауза» и принялся любоваться всякими там титьками-попками. Со Степой к парадному крыльцу пошли трое. Иванцов и Соловьев вышли встречать гостя с самыми приветливыми и добрыми улыбками, на которые только было способно их актерское дарование.
— Эдуард Сергеевич, душевно рад! — поприветствовал Иванцов. — Точны, как граф Монте-Кристо…
— В гости к прокурору надо приходить вовремя. И торопиться к нему на свидание не требуется, и опаздывать не стоит, — осклабился Степа, произнося сию глубокомысленную фразу. — Здравствуй, дорогой Тоша. Ты, я смотрю, зачастил к нам. Надоела небось Москва-то?
— И не говори, Эдик! Паскудный город — дымища, вонища, слякоть… Депутаты, кандидаты, президенты всякие — плюнуть некуда. Толкутся, грызутся, стреляют иногда… А у вас тут душой отдыхаешь. Покой, тишина, воздух… Весна вот уже чуется помаленьку.
Поручкавшись, прошли в дом, гости разделись. Ольга Михайловна на правах доброй хозяюшки подцепила под ручку Эдуарда Сергеевича, защебетала, заглядывая в глаза, повлекла в гостиную.
Здесь в мягких кожаных креслах чинно посиживали Сноукрофт и Резник.
— Позволь, Эдик, представить тебе наших потенциальных компаньонов. Мистер Генри Сноукрофт и мистер Лайон Резник… — объявил Соловьев.
Степа церемонно пожал руки названным господам, но особого удовольствия на его лице не отразилось. Впрочем, резко выраженной антипатии тоже. В сценарии операции этот момент рассматривался как первая критическая точка. Например, Тихонов мог не подать американцам руки или сказать в адрес Соловьева что-нибудь типа: «И это твои тузы? Да это ханыги порожние, гони их в шею!» После этого, естественно, «мирный» вариант уже отпадал и начиналась силовая работа.
У Иванцова отлегло от сердца. Чуть-чуть, немножечко. Обед, на который отводилось примерно сорок пять минут, был, что называется, мирной передышкой. Надо было не затрагивать никаких серьезных тем, пошучивать, похихикивать, поддерживать у Степы убеждение, что он находится в кругу искренних друзей, для которых главное даже не бизнес-встреча с американцами, а возможность пообщаться со старым приятелем. Одновременно надо было по возможности расположить его к американским братьям по классу. Для этой цели было несколько домашних заготовок, которые надлежало применить исходя из обстановки за столом. Здесь немалые надежды возлагались на Леву Резника, поскольку он, несмотря на свое штатовское подданство, сумел сберечь запас одесского юмора, а кроме того мог в доходчивой форме перевести для Сноукрофта те анекдоты, которые сам же и рассказывал. Некоторые из этих анекдотов имели, правда, двадцатилетнюю бороду, но артистизм, с которым подавал их мистер Лайон, в немалой степени компенсировал недостаток новизны.
Степа-Эдик — Иванцов это хорошо знал — вообще-то недолюбливал евреев, хотя и не был каким-то патологическим антисемитом. Но похохотать под рюмочку над еврейскими анекдотами никогда не отказывался. Тем более что в данном случае их рассказывал самый стопроцентный потомок Моисея.
— Левик, — оторжавшись после очередного анекдота, заметил Степа, — ты ж настоящий артист. Жванецкий номер два!
— Жаль, — сокрушенно произнес одессит, — а я думал, вы скажете, что Жванецкий — это второй Резник.
Эдуард Сергеевич поощрительно улыбнулся, и было похоже, что к Леве у него нет претензий ни по
