– Как потерял?
– Так. Оставил в музыкальном классе, а когда вспомнил, то ее уже не было.
– Когда же ты вспомнил?
– Вчера.
– Это что же ты целую неделю не вспоминал?
– Ну да! У меня и так столько важных дел, чтобы я еще про всякую мелочь помнил.
– Вот поставит тебе завтра Марина Ивановна двойку, тогда узнаешь, какая это мелочь, – ворчу я.
– Не поставит, – говорит Лешка, – первоклассникам двойки нельзя ставить. Закон такой есть.
– Очень ты умный!
– Да, я такой.
– Что там дальше? Фломастеры положили?
– Положили.
– А пластилин?
– Тоже положили.
– Учебники все?
– Все.
– Давай подсчитаем. Сколько должно их быть?
– Восемь.
– Раз, два, три… семь, восемь. Все на месте.
Да, такая у первоклассников нелегкая жизнь. Уроков четыре, не считая продленки, а учебников надо нести восемь.
– Теперь тетради. Четыре простые, вот они все, четыре с прописями, рабочие. Одной не хватает.
– Это по пению, – подсказывает Лешка.
– Тогда все на месте.
– Еще не все! – восклицает Лешка. – Кое-что я забыл!
– Что забыл?
Лешка бежит к корзине с игрушками и достает из нее человека-паука и пистолет. Протягивает мне.
– А это еще что? – удивляюсь я.
– Ты что слепой?
– Зачем тебе человек-паук?
– С Женькой на перемене будем играть в монстров, – объясняет Леха.
– А пистолет зачем?
– Как зачем? – удивляется брат. – У нас же завтра на продленке генеральная битва будет. Как я, по- твоему, без пистолета воевать буду? Из пальца стрелять?
Да, из пальца, конечно, стрелять стыдно. Засмеют.
– Ладно, давай сюда, – вздыхаю я, и человек-паук с пистолетом отправляются в рюкзак. – Помоги мне застегнуть.
Мы вдвоем долго пыхтим и кряхтим, прежде чем нам удается застегнуть все молнии на Лешкином рюкзаке. Даже вспотели. В довершение ко всему я вставляю в боковой сетчатый карман пластиковую бутылочку с водой. Если мой братец захочет пить, а он обязательно захочет, после того как набегается на перемене, ему не надо будет бежать в столовую.
Когда все было собрано, то рюкзак первоклассника получился в два раза толще, чем мой, третьеклассный.
– Спорим, ты его не поднимешь, – говорю я.
– Подниму.
Лешка с трудом поднимает свой рюкзак.
– Видал? – с гордостью говорит он.
– Молодец, – хвалю его я и вздыхаю, потому что знаю, что все равно завтра утром мне придется волочить этот рюкзак в школу. Я ведь старший брат. Хорошо еще, что мы недалеко от школы живем.
– Ну как, собрался? – спрашивает мама, выходя из ванной.
– Все в порядке, мамуля, – радостно сообщает Лешка. – Я портфель собрал. То есть рюкзак.
– Молодец! – улыбается мама.
– Это я Лехе помогал, – спешу добавить я. – Один бы он ни за что не справился.
– И ты молодец. – Мама взъерошивает мои волосы. – А теперь оба умываться и спать. Быстро! Завтра вас в семь утра подниму.
Мы бежим в ванную чистить зубы и умываться. Времени у нас немного, потому что мама волосы высушит и лампу выключит.
Скоро мы ложимся в кровать и быстро засыпаем. А завтра снова в школу, снова уроки, домашние задания и собирание рюкзака. Словом, трудное детство.
Валентинка
Накануне четырнадцатого февраля – дня святого Валентина, – то есть тринадцатого числа Лешка просто всех замучил.
– Я хочу подарить Кате самую красивую валентинку! – заявил он. – Чтобы она была лучше всех.
– И где ты ее возьмешь? – усмехнувшись, спросил я брата. – Купишь в магазине самую дорогую открытку?
– Я сделаю ее собственными руками! – ответил Лешка. Достал картон, цветную бумагу, фломастеры, ножницы, клей и еще много всякой всячины. Разложил все на письменном столе, засучил рукава, высунул язык (он всегда высовывает язык, когда что-то мастерит) и взялся за дело.
После нескольких неудачных попыток нарисовать что-нибудь хорошее, Лешка разозлился и накинулся на меня:
– А ты чего смотришь? Помогай! Брат ты мне или не брат?
– Брат, – вздохнул я.
– Друг ты мне или сундук?
– Друг.
– Тогда нарисуй мне сердце, а то оно у меня все время кривое какое-то получается, – попросил Лешка.
Я взял красный фломастер и нарисовал сердце.
– Что-то оно у тебя слишком маленькое получилось, – не одобрил мою работу Лешка. – Сердце жадного человека. А разве я жадный?
Я нарисовал сердце побольше.
– Опять маленькое! – воскликнул братец.
– Если я нарисую еще больше, – сказал я, – оно у тебя не влезет в ящик для валентинок.
– Ладно, – согласился Лешка. – Теперь обклей его золотой бумагой, чтобы красиво было.
– А я бы сделал сердце красным, – предложил я.
– Почему?
– Потому что красный цвет – это цвет любви. Как красные розы.
– Ладно, пусть будет красным, – немного подумав, махнул рукой Лешка. – А буквы сделаешь золотыми. Хорошо?
– Хорошо, – не стал спорить я. – Ты давай трафаретом буквы рисуй и вырезай их. Какую надпись ты хочешь сделать?
– Катя, я тебя люблю! – сказал Лешка и покраснел.
– Прямо так и напишешь?
– А что еще можно написать на валентинке?
– Ну не знаю, – я пожал плечами. – Никогда, понимаешь, никому валентинок не писал.
– Эх, ты! А еще в пятом классе! – возмутился Лешка.
– Тоже мне, жених! – поддел я Лешку, чтобы не остаться в долгу.
Мы провозились с валентинкой весь вечер. Испортили стопку бумаги прежде чем, все получилось как надо. Закончили глубокой ночью. Зато и валентинка у нас вышла – загляденье. Алая, как роза, с золотыми буквами и золотой каемочкой. Счастливый Леха прижал валентинку к груди и отправился спать.
