знаниями приблизить час неминуемой победы!
Однако ошибется тот, кто скажет, что в службе повара нет места героизму и подвигу. Есть! И для подвигов ежедневных, почти обыденных, когда, мужественно перенося все тяготы военной службы, повара, под огнем артиллерии, ударами вражеской авиации, минуя засады и ловушки неприятеля, доставляют на передовую горячую пищу, и даже для подвигов, с их служебными обязанностями, казалось, мало связанными: неприятель, отлично понимая важность снабжения передовых частей, устраивает постоянные атаки не только на колонны с боеприпасами, но и на фуражиров и полевые кухни. И тогда повара, люди, казалось бы, сугубо мирной профессии, берутся за оружие и дают отпор империалистическому агрессору, мужественно встречая его и защищая вверенное им войсковое имущество. И бежит враг, встречаясь с непреклонной стойкостью советских людей, которых иностранные капиталисты надеялись сделать рабами, бессловесной скотиной на службе своих капиталов! Мужеством и коммунистическим жаром своих сердец преодолевают красноармейцы злобные происки врага! Вступая в бой с заведомо сильнейшим противником, не только не бегут — но и побеждают неприятеля!
Так, 20 мая, красноармеец Иван Середа из 63-го Стрелкового корпуса, доставляя полевую кухню к передовым позициям бойцов РККА, успешно ведущих наступление из Турции в Сирию, был атакован британским бронеавтомобилем «роллс-ройс». Не дрогнув, вступил он в схватку с бронированным монстром, ублюдком английской танковой промышленности, чей экипаж возжелал лишить красноармейцев заслуженного обеда.
Не имея гранат для уничтожения вражеской бронемашины, красноармеец Середа, расстреляв все патроны из винтовки, вооружился топором и дождался приближения противника вплотную, после чего взобрался на его броню и топором вывел из строя пулемет в его башне, а затем взял в плен экипаж бронеавтомобиля и доставил его, вместе с полевой кухней, к месту назначения.
За проявленное мужество красноармеец Иван Середа был представлен к званию Герой Советского Союза.[45]
Окрестности Харькова, штаб 14-ой ттбр.
29 июня 1940 года, 15 часов 20 минут.
— Майор Вилко по вашему приказанию прибыл!
— Присядь, Арсений Тарасович, — начальник особого отдела бригады Миронов указал на стул. — Не на плацу мы с тобой, чай, незачем так тянуться и глазами меня преданно есть.
Батальонный комиссар последовал предложению и уселся на скрипнувший стул.
— Что, Василий Михайлович, случилось чего? — поинтересовался он.
— Да как тебе сказать? — вздохнул полковой комиссар. — Сигнал по поводу твоего поведения пришел.
— О как, — крякнул Вилко. — И что я натворил?
— А ты не догадываешься?
— Ни сном ни духом! — энергично заявил майор.
Василий Михайлович открыл папку и начал перелистывать документы.
— Ты даже не представляешь, какая на тебя кляуза похабная пришла… И вредитель ты, и шпион, и агент всего, чего только можно, из тебя получается. Кто-то из сослуживцев порадел, из тех, с кем вас в Германию командировали. Мы, пока ты во Франции воевал, тебя не трогали, не дело это — срывать бойца с передовой, да и конфуз в международных делах мог выйти — Гудериан, после того как вы с ним гавкнулись, лично за твоими успехами следил. Но теперь, уж извини за прямоту, разбираться будем-то на своей территории, и если хоть десятая доля обвинений подтвердится, я тебя к стенке должен буду поставить, как вредителя и врага народа.
— От это интересно, — хмыкнул хорохорясь Вилко. — Кому ж это я, окромя французов, навредил? Японцам чи шо?
— Молчи, дурак! — рыкнул Миронов. — Мы с Японией теперь близкие друзья и соратники. Комиссаром сколько отслужил, а таких простых вещей не понимаешь?
— Ну так чего ж мучиться? — деланно изумился майор. — Поставь к стенке весь личный состав воевавшего против японцев батальона — да что мелочиться? — всего Пятьдесят седьмого особого корпуса.
— Потребует политический момент, и поставят, — резко бросил в ответ полковой комиссар и добавил, уже спокойнее: — Не ершись, Тарасыч. Я с тобой частным образом покуда беседую, без записей и протоколов.
— Помочь хочешь? — скривил губы Вилко.
— Хочу, — ответил Миронов. — Что ж, если особист, так сразу конченая сволочь, так по-твоему?
— Не обижайся, Василий Михалыч, — после небольшой паузы ответил батальонный комиссар. — Не первый год вместе служим, не думаю я ничего такого про тебя. Мужик ты справедливый и дельный.
— Доброе слово и «особисту» приятно, — криво улыбнулся полковой комиссар. — Ладно, оставим выяснение личных взаимоотношений до более благоприятных времен, пройдемся лучше по твоим прегрешениям.
— Ну давай пройдемся, — согласился майор.
— Начнем с того, что полегче… На капитана Хальсена тебе жалоба была?
— От кого?
— От х…я маво! — взъярился Миронов.
— От него — не было. А анонимка, да, таки была.
— Почему не отреагировал? — требовательно вопросил Василий Михайлович.
Арсений Тарасович не выдержал и расхохотался в голос.
— Ты… — он всхлипнул, вытирая выступившие слезы. — Ты хоть знаешь, о чем в ней написано было?
— Ну, просвети, — нахмурился Миронов.
— Написано там было, что второго мая Хальсен и немецкий капитан-танкист, Бейттель его фамилиё…
— Тот, у которого ты с Гудерианом сцепился? — хмыкнул полковой комиссар.
— Он самый, самый он. Так вот, что они вдвоем, будучи оба в увольнении, нализались шнапсу до поросячьего визгу и поперлись к проституткам. — Вилко снова заржал.
— Вот не разделяю твоего веселья, Арсений Тарасович. Они что же, в расположении части пили?
— Да кто б им там дал пить… вдвоем? Без остальных, — фыркнул батальонный комиссар. — Нет, в Валендорфе, в харчевне.
— Ну ладно, в увольнении, в культурном заведении — ведь в культурном?
— Вполне, — кивнул майор.
— Это не грех, раз в кои-то веки можно и накушаться до полного изумления, особенно если в объяснительной указать, что к иностранным напиткам не привык, а потому дозу и не рассчитал. — Вилко кивнул, так оно и было, мол. — Но скажи, это разве нормально, что красный командир и кандидат в члены ВКП(б) к немецким бл…дям в прифронтовой полосе ходит?
— Как же мне надоели эти все, которые норовят в чужой постели свечку подержать без фитиля.
— Почему ж без фитиля-то?
— Потому что она от геморрою! Ну какие там бл…ди, Василий ты мой Михайлович! Парни ж лыка не вязали! В этом состоянии только накрахмаленный воротничок стоит! Ну, и волосы дыбом могут.
— Вот ты-то откуда знаешь, какие они были? — спросил Миронов.
— Так я в это время как раз в Валендорфе был. Кто, по-твоему, их в часть припер? Я и старший лейтенант Мукашев Руслан Беркалиевич. Можешь спросить у него. Хальсену, понятное дело, я потом пистон вставил — еще до утреннего рассолу, — ну а уж выносить неподписанный донос на повестку дня партсобрания, это извини. Тем более, что факты истине не соответствуют.
— Ну, ладно, — поморщился полковой комиссар. — Будем считать, что ты проверил факты, изложенные в сигнале, и подтверждения они не нашли. Ты, надеюсь, это не забыл оформить, Тарасыч?
