назначен его вдохновитель, Паулюс, вырвалась на плато Урфа, ведя наступление строго на восток, к Гизантепу. Большая часть истощенных в предыдущих боях немецких и советских войск пока еще оставалась на плато Обрук, но вскоре и они должны были начать выдвижение. От Гизантипа основной массе войск следовало наступать на Алеппо.
А пока к Паулюсу шли подкрепления из румын, венгров, болгар, югославов, ну и турок, разумеется. Горные части покуда оставались контролировать перевал, но это была уже не служба, а синекура. Отбившиеся от своих частей и оголодавшие, солдаты Новой Антанты сами выходили к егерям и сдавались.
Соответственно, солдаты, измученные долгими и тяжелыми боями, расслабились, да и офицеры тоже. Штабы, где не нужно было принимать почти никаких решений, стремительно превращались в офицерские клубы, где за стаканчиком чего-нибудь этакого, с алкоголем, можно было провести вечер. Первая горная дивизия исключением не была, и сейчас господа офицеры, кроме тех, кто находился в караулах, собрались проводить угасший день обычным образом.
— Вот как, герр генерал? — скептически отозвался ветеран «Пивного путча», оберст Рихард Эрнст, командир 100-го горного полка, поблескивая стеклами очков. — Вы полагаете?
Ланц покосился на вытянутую «рыбью» физиономию оберста, задержал взгляд на его оттопыренных ушах и усмехнулся:
— И это вы спрашиваете у меня, Эрнст? А ведь кому, как не вам, знать об этом все. Господа, сейчас я расскажу вам события трехнедельной давности, подробности которых узнал только что.
Дождавшись, когда в комнате установится полная тишина, генерал набрал в грудь воздух, чтобы начать повествование, но тут за дверью раздался грохот и громкий смех, а миг спустя дверь отворилась, и на пороге появился донельзя довольный оберлейтенант, за которым виднелось несколько ухмыляющихся нижних чинов с кальянами в руках.
— Господа, — ничуть не смущаясь высокого начальства, объявил он, — прошу разрешения представить вам наш военный трофей, реквизированный у павших.
— Вы что, фон Берне, совсем с ума сошли? — индифферентное лицо Эрнста в кои-то веки перестало быть таковым. Он вскочил, лицо и шея его пошли красными пятнами. — Вы занимались мародерством и явились хвалиться этим
— Не совсем мародерством, герр оберст, — оберлейтенант продолжал ухмыляться. — Так, подобрал кой-какой трофей. Бойцы, заноси!
Некоторое время все присутствующие рассматривали установленные на столики три огромных кальяна и мешочки с курительными смесями.
— Ну? — наконец подал голос Ланц. — И при чем тут трофей? Вы взяли это в бою, хотите сказать?
— После боя, герр генерал. Пленил победителя.
— Ну-ка, ну-ка, это интересно, — оживился командир дивизии. — Господа, я вам потом ту историю расскажу, тем паче, что оберлейтенант ее главный герой. Докладывайте о пленных, фон Берне.
— Слушаюсь. — Оберлейтенант козырнул, принял строевую стойку и, как на плацу, начал доклад. — В соответствии с приказом командира части, сегодня, в шестнадцать ноль-ноль, моя рота заступила на патрулирование. Расставив посты и назначив маршруты патрулям, я, используя бронеавтомобиль SPW 251/1, с отделением ягеров производил контроль по всей вверенной моей роте территории. Между шестнадцатью тридцатью и шестнадцатью сорока мною был обнаружен кабак вероятного противника…
Среди офицеров послышались смешки.
— … где группа местных за дастарханом курила кальяны. Оберфельдфебель Фишер, бывший при мне, сообщил, что, судя по запаху, в кабаке собрались «доблестные борцы с коноплей». В девятнадцать тридцать пять, за двадцать пять минут до окончания дежурства, мы выдвинулись к кабаку вероятного противника, где обнаружили, что все «борцы» пали комой храбрых, вести боевые действия, передвигаться, говорить или хотя бы шевелиться не в состоянии, нуждаются в срочном подкреплении. Насколько мне известно, конопля к представителям нордической расы или союзников не относится, ведет активные действия против местного дружественного населения. Мной было принято решение взять предполагаемого противника в плен и доставить его командованию для решения вопроса о его дальнейшей судьбе и возможной помощи союзникам, что я силой дежурного отделения и исполнил. Доложил оберлейтенант фон Берне! — Дитер браво козырнул и щелкнул каблуками горных ботинок.
Первым после прозвучавшего рапорта, запрокидывая голову назад, расхохотался Эрнст, его примеру последовали все окружающие. Наконец, справившись с приступом веселья, Ланц поднял руку, призывая к тишине, поднялся, встал так, словно принимал парад, и обратился к фон Берне.
— Вы правы, оберлейтенант, конопля к нордической расе не относится. Я не уверен, состоит ли в настоящее время Рейх в войне с ней, но пленных мы, безусловно, допросим. Благодарю за службу!
После этих слов генерал-майор согнулся от хохота пополам. А отдышавшись, добавил:
— Насчет «воюем или нет» можно запросить ОКХ. После истории с Гудерианом в Турции Браухич уже ничему не удивится. И, кстати, господа, та история, что я собирался вам рассказать, прямо вытекает из этой безумной переписки. Итак, для тех, кто не знает, рассказываю предысторию: в марте сорокового Первый батальон сотого полка перебросили на север Турции — считалось, что не воевать, а так, поприсутствовать. Не проходит и недели, как рядом с местом их дислокации англичане топят советский пароход, везший сирот с Кавказа в Севастополь. Спасти удалось только одного, наглотавшегося воды, и имя его они расслышали как «Гейнц Гудериан». Герр майор, — Ланц кивнул в сторону Шранка, — выписывает на него аусвайс, ставит на довольствие и рапортует о его спасении. Оберст, — теперь кивок предназначался Эрнсту, — докладывает мне, я вношу данные в отчет, без задней мысли отправляю дальше… Наконец данные попадают в ОКХ, и что они там видят?
Генерал-майор обвел всех присутствующих смеющимся взглядом.
— А видят они, что генерал Гудериан каким-то образом оказался в Турции, а не в Валендорфе! — торжественно произнес Ланц. — Запрос из ОКХ, минуя меня, направляют герру Эрнсту, который видит его и ничего не понимает. На всякий случай он запрашивает Шранка, спасал ли он с советского парохода генерала Гудериана. Майор, что вы ответили?
— Я, герр генерал, ответил, что подтверждаю спасение Гудериана, но не подтверждаю спасения генерала.
— Доклад уходит к Браухичу, тот читает его, понимает, что не понимает ничего, и запрашивает уже самого Гудериана, в Валендорфе, где тот находится, — в комнате все чаще раздавались сдавленные смешки. — Быстроходный Гейнц тоже ничего не понимает, но отвечает, что да, он в своем корпусе, где ж еще ему быть? Браухич читает доклад, не понимает уже решительно ничего совсем, и не находит ничего умнее, чем спросить у Гудериана, что тот делает в Герзе и Валендорфе
Многие офицеры уже зажимали себе рты, дабы не делать этого в голос.
— Кейтель отправляет Гудериану запрос: какого черта тот делает в Турции накануне войны во Франции, и грозит ему всеми карами земными и небесными.
Не знавший таких подробностей фон Берне хрюкнул.
— Гудериан сатанеет, — продолжил Ланц. — Он твердо убежден, что против него в ОКХ и ОКВ составлен заговор, но все равно не понимает, причем тут Турция! Надо отдать ему должное: ход, придуманный им против своих «врагов», оказался достоин его полководческой гениальности. Гудериан отправляет своего порученца в посольство Турции, в Берлин, где тот достает справку о том, что Гудериан в Турции ни разу в жизни не был, в присутствии своего штаба опечатывает ее в конверте и отправляет с курьером к фюреру с пометками «срочно» и «секретно». Тот, как вы понимаете, был очень счастлив узнать это обстоятельство из биографии своего генерала.
Сдерживаться офицеры уже не могли, отовсюду слышались стенания и всхлипы.
