— Это… — ахнул Хорнблауэр. — Черт возьми, это великолепно, но так не воюют!
А передовые всадники, меж тем, уже врубились в правофланговую роту солдат «Великой Германии», смяли их, обагрив кровью врага клинки, и ринулись дальше, среди взрывов, свиста осколков и пенья пуль.
— Примкнуть штыки! — бригадир выхватил шпагу и вспрыгнул, словно молоденький, на бруствер окопа. — Поддержим гвардию! Боже, храни Англию! В атаку! За мной!
И первым ринулся вперед.
На подступах к Иерусалиму.
17 сентября 1941 года, 11 часов 45 минут.
— Вот отчаянная голова. Что творит, а? — восхищенно произнес высунувшийся из люка командирского танка майор Вилко, разглядывая в бинокль поле боя, где уже дымили два английских «Крестоносца» и французский R40. Бинокль был отменный, цейссовский, выигранный в карты у одного из интендантов немецкого 19-го танкокорпуса незадолго до наступления в Бельгии.
35-й отдельный танковый батальон Арсения Тарасовича первым вышел в предместья столицы Иудеи, прорвав слабое вражеское сопротивление под Рамаллахом, и теперь Вилко стремился закрепить успех. Первая и вторая роты батальона и вся имеющаяся мотопехота были посланы им охватить фланги, четвертая рота, состоявшая из самоходок, отстала на марше, а третьей роте капитана Хальсена, вместе с приданным ему батальоном тувинских кавалеристов, майор приказал изображать наступление по центру, сковать и вытянуть на себя как можно больше сил неприятеля, покуда подходят основные силы бригады. Макс Александр так и сделал… поначалу. А сейчас, решив что врагов для него собралось вполне достаточно, рванул в атаку уже не мнимую, а реальную. Противотанковые двухфунтовки и 25-миллиметровки англо- французов ничего не могли поделать с его КВ. Огонь же советских пушек для техники и живой силы неприятеля был смертелен, а скачущие немного позади бронированных махин кавалеристы готовились уже обогнать танки и сойтись с врагом в рукопашной. В том, что это у тувинцев получится и что врага они опрокинут, Вилко ничуть не сомневался — передовой полк вообще себя зарекомендовал в качестве первейшего пугала для солдат Новой Антанты. Там, где на своих мохнатых лошадках появлялись тувинцы, солдаты противника предпочитали побыстрее разбегаться с криками: «Ой, мамочки». При том, что ни в какой особой жестокости, в отличие от тех же, например, зуавов, тувинские кавалеристы замечены не были.
— Вот бисов сын. Эдак наш Хальсен Львиное Сердце в одиночку освободит Гроб Господень, — пробормотал Вилко и спустился внутрь танка. — Непорядок, надо поучаствовать.
— Товарищ майор, штаб бригады вызывает, — тут же доложился радист.
Выслушав приказ, короткий, емкий и нецензурный, Арсений Тарасович плюнул в сердцах и, оттеснив радиста, лично отдал распоряжение всему батальону отступать.
— Командир, ну я ж их почти дожал! — раздался из динамиков возмущенный вопль Хальсена. — Через полчаса — край, — за околицу зацепимся!
— Отступай, Максим Саныч, это приказ, — печально ответил майор. — Политиканы опять у нас победу украли. Англия мира запросила, прекращается огонь на всех фронтах.
Из радиосообщения товарища Левитана.
От советского информбюро!
Сегодня, в три часа дня по московскому времени, на всех фронтах было объявлено о прекращении огня. Империалисты Великобритании, добиваемые в своем логове доблестными советскими и германскими солдатами, запросили мира. Агрессор полностью разбит и поставлен на колени!
Лондон, Букингемский дворец.
20 сентября 1941 года, 10 часов 12 минут.
Над столицей Великобритании уже третий день не выли сирены. Третий день городу не угрожали бомбардировщики и остановленные Монтгомери на подступах к Вэйбриджу и Уолтону-на-Темзе войска Манштейна. Третий день длилось перемирие, которое вскоре должно было закончиться подписанием мирного договора.
— Никогда бы не подумал, что буду вторым Гарольдом Годвинсоном, — произнес Его Величество Георг VI Виндзор и поправил орден Бани.
— Все не так печально, сир, — ответил Монтгомери, находившийся здесь же, в королевском кабинете. — Империя получила сильный удар, не стану возражать, но удар не смертельный.
Основные условия договора уже были согласованы между Галифаксом, Риббентропом, Чиано и Литвиновым, оставалось согласовать лишь частности, — и они представлялись свежеиспеченному маршалу (он получил звание за то, что не допустил силы немцев к Лондону) вполне приемлемыми в текущей ситуации. Да, Британия теряла все свои позиции в Средиземном море — но она и так, по факту, уже их потеряла, когда танки Роммеля и Гарибольди вышли к Суэцкому каналу, перекрыв последние пути поставкам Вейгану и О'Коннору. Да, Иран переходил в зону влияния СССР, а Ирак получал полную независимость и становился яблоком раздора между Советским Союзом и Третьим рейхом. Да, колонии в Океании большей частью тоже были безвозвратно утеряны, как и часть африканских территорий. Но все же еще очень и очень многое оставалось — нужна была лишь железная воля, чтобы все это удержать.
Тем более, что победители не собирались всерьез ограничивать размер армии и флота Соединенного Королевства, отлично понимая, что это приведет к отпадению колоний, грозившим непредсказуемыми последствиями для всего мира.
Конечно, оставались еще поползновения янки и японцев, желающих хапнуть кусок от владений одряхлевшей Британской Короны, но и тем, и другим в ближайшее время будет несколько не до этого — первого сентября японский императорский флот атаковал американцев в Перл-Харбор.
— Что ж, пойдемте, маршал, — произнес король Георг, направляясь к двери. — Нас ждут тяжелые переговоры с победителями.
Пять минут спустя Его Величество вошел в зал, где уже собрались все иностранные делегаты.
— Черт возьми, — пробормотал Монтгомери, окинув взглядом присутствующих, — мы и Турции войну проиграли?
Из обращения армейского генерала Максима Вейгана к солдатам «Воюющей Франции».
…после предательства маршала Пэттена мы лишились связи с нашей Родиной и ее содействия. Теперь, с капитуляцией Великобритании, — а что бы англичане ни говорили, это именно капитуляция и не что иное, мы остаемся полностью лишенными поддержки и помощи, отрезанными от всего цивилизованного мира, один на один с красно-коричневыми ордами…
Солдаты! Друзья! Я не стану вам лгать — положение наше чрезвычайно тяжело, и нам предстоит рассчитывать только на себя. Прекратятся поставки горючего, боеприпасов, запасных частей, продуктов, наконец. Но я верю что мы, люди свободного духа и несгибаемой воли, сможем продолжить борьбу и без чьей-либо помощи! Да, мы не имеем более возможности открыто противостоять армиям врага, но это не означает, что мы должны сложить оружие. Перейдя к партизанской войне, мы раздуем такой пожар борьбы, что земля у русских и немцев будет гореть под ногами! Мы вышибем их с нашей земли и принесем свободу прекрасной Франции…
…несгибаемый характер свободных французов, кровь наших предков, основавших Республику, вот залог нашей грядущей победы. Да здравствует милая Франция!
«Le Figaro», 26 сентября 1941 года.
…меж тем солдаты так называемой «Воюющей Франции» генерала Вейгана продолжают сдаваться целыми полками. Однако, несмотря на то, что три четверти наших сограждан, брошенных в никому не нужную мясорубку войны бывшим Председателем Совета Министров Республики Даладье, изъявили желание сложить оружие и вернуться на родину, некоторое количество солдат и офицеров, в том числе и,
