одобрением, а кто, наоборот, с осуждением такой мальчишеской выходки. Валерий и центурион оказались друг против друга. Было уже совсем светло, из-за горизонта уже давно выплыло солнце. Противники с любопытством смотрели в лица друг друга. Оба они были очень молоды. Еще не прошло и пяти лет, на- верное, как они бросили играть в гладиаторов и поломали свои деревянные мечи. Теперь это была не игра, и мечи были из металла. Центурион смотрел на Валерия с ненавистью. Тот отвечал ему спокойным и равнодушным взглядом.
— Сейчас ты умрешь! — сказал центурион. Валерий только улыбнулся в ответ.
— Эй, Справедливый! — крикнул за спиной кто-то из рабов. — Покажи этому щенку, какого цвета у него кровь. А мы посмотрим.
Никто не откликнулся на эту шутку. И рабы, и легионеры отдыхали от боя и набирались сил для сражения, которое разгорится с новой силой, как только кончится поединок. Зато юный центурион воспринял эти слова, как сигнал для начала боя. Он бросился, как молния, на Валерия, и тот едва успел увернуться. У Валерия был длинный испанский меч. И если в тесном бою, где бьется масса людей, им довольно трудно пользоваться, то в поединке не сыщешь лучшего оружия. Патриций бросился на центуриона со всей яростью и болью за разрушенные иллюзии, за разбитое счастье, за близкую смерть. Центурион был вооружен простым римским мечом, коротким и с широким лезвием, и щитом, покрытым тонким медным листом и обтянутым кожей. С одной стороны Валерий был неуязвим, но центурион был более опытный фехтовальщик. И это Валерий почувствовал очень скоро. Противник стойко отражал удары его меча, но сам не мог достичь цели своим коротким мечом.
И рабы, и легионеры, наблюдавшие этот бой, поддерживали юношей криками. Они словно забыли, что скоро и сами также будут биться насмерть. Словно их жизнь тоже зависела от исхода этого поединка. Валерий начал выдыхаться первым. Центурион заметил и активизировал свои действия. Он начал теснить вождя мятежников, нанося ему быстрые, колющие удары. Тот едва успевал принимать их щитом. Но это отняло последние силы Валерия, и он неосторожно, лишь на короткое мгновение открылся. Центурион воспользовался этим, мгновенно ударил противника в открывшуюся грудь.
Рана оказалась роковой. Валерий задохнулся и выронил из рук меч. Тот со звоном упал на мостовую. Крик радости с одной стороны и крик отчаяния с другой раздались одновременно.
Рабы опомнились первыми. С отчаянием и ненавистью лавиной кинулись они на солдат Рима. Это была последняя попытка раненого зверя. Натиск мятежников был силен, быстр и неожидан для легионеров, поэтому они несколько растерялись и стали отступать. Центурион тоже был откинут со всеми назад. Валерий упал среди своих. Несколько пар рук подхватило его. Рабы бережно подняли своего раненого вождя.
— Несите его в храм! — крикнул им Британец, а сам, словно неутомимый Геркулес, снова кинулся в бой. Где-то он раздобыл огромный боевой топор и теперь обрушивал это грозное оружие на головы врагов.
Валерия принесли в храм. Рабы, толпившиеся у входа, расступились. У многих на глазах были слезы. Юноша лежал на алом плаще, который стал теперь ему вместо носилок, и рукой сжимал рану, словно желая не только остановить льющуюся кровь, но и раздавить, уничтожить боль. Он был бледен. Пересохшие губы его повторяли лишь одно слово:
— Актис, Актис!
Больше ничего не говорил Тит Веций Валерий. Его глаза были широко раскрыты и изумленно смотрели вверх.
С того момента, как Валерий ушел в битву против своего дяди, Актис, оставшись одна, упала на колени и залилась слезами. В который раз за эти последние дни она обращалась к всемогущим богам. Только сейчас она молила их спасти не ее, а Валерия. Неизвестность того, что происходит снаружи, а оттуда ни одного звука не проникало сюда сквозь толстые стены храма, терзала хуже всего. Мысль о том, кто ей ближе всех на этой земле, и кто так далек сейчас от нее, была главной в голове Актис. О чем еще сейчас можно думать, кроме этого? Быть с ним, что бы там не происходило, как бы страшно не было. Спасти от опасности, пусть даже ценой собственной жизни! Как любящая мать думает о своем ребенке, когда тому угрожает смертельная опасность, так и Актис думала о своем возлюбленном. Верная и преданная подруга, она мучилась, что ее нет рядом с ним. А ведь именно ради нее, юной девочки, простой рабыни, Валерий бросил все, нарушил все законы, предал родственников, презрел свое богатство и положение в обществе, поставил на кон свою жизнь.
А время шло. Медленно и тягуче, как песок в часах. С тихим, едва слышным шуршанием, оно уничтожало секунды, минуты и часы. Прошло два часа, как ушли все, кто держит оружие. Ушли за своим молодым вождем, который захотел принести в мир справедливость. Актис не замечала этого течения времени. Ей то казалось, что Валерий ушел лишь минуту назад, то вдруг чудилось, будто прошло несколько лет. Время замкнулось в ее сознании.
Но вот и в храм, даже сюда, в его самую дальнюю комнату стали проникать звуки уличного сражения. Появились и забегали, гулко стуча по холодному мраморному полу ногами, люди. Глаза их горели от возбуждения. Они что-то кричали, но Актис не понимала, что именно. Затем, на какое-то время все опять стихло. Тишина давила на уши. Но так было не очень долго. Затем все взорвалось шумом, и где-то там далеко видимо снова начался бой.
Через минуту в комнату, где была Актис, вошло несколько человек. Они принесли с собой несколько светильников и расставили их по углам. Актис удивленно смотрела на них. Не в силах что-либо спрашивать, она молчала. Но вот в дверь внесли раненого человека. Человек был бледен. Он стонал и что-то говорил. Актис не сразу узнала в нем Валерия. Узнав же, вскрикнула и бросилась к нему. Ее слезы капали юноше на лицо. Он открыл глаза и увидел Актис.
— Ты? — прошептал он.
Его бережно положили на пол, и Актис склонилась над ним.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Валерий умирал. Рана, нанесенная центурионом, оказалась смертельной. Актис держала его голову на своей груди и нежно гладила его волосы. Как тогда в парке. Как это было недавно. Как это было давно!
О, боги! Как вы жестоки, и как вы капризны, когда ввергаете человека с вершины счастья в пропасть отчаяния!
— Актис, — прошептал Валерий. — Я умираю.
— Нет, ты не умрешь! — Актис едва сдерживала рыдания. — Ты не можешь оставить меня здесь одну!
— Прости, любимая.
— Нет, зачем ты это говоришь?
— Прости меня за то…
— Лучше молчи, ты теряешь силы!
— …за то, что я не послушал тебя тогда, у дома Фабии.
Голос Валерия был тихий, но Актис всё очень хорошо слышала.
— Мы были бы сейчас далеко и вместе. Только ты да я, — продолжал Валерий. — И никого больше.
Он поднял голубые глаза на Актис.
— Ты плачешь? — спросил он.
— Да.
— Не надо. Теперь уж ничего не изменишь. — Валерий сжал зубы. — Как мне больно! О боги, как мне больно!
Актис ещё сильнее прижала юношу к себе. Она прижалась лицом к его лицу.
— Актис, — вновь произнес Валерий, — ты слышишь?
— Да.
— Почему мы так дорого платим за то, что были счастливы друг с другом. Все погибли: Эней, Апполоний, Фабия. Теперь я.
