экран домашнего кинотеатра транслировал все каналы, как Ада, так и Рая, но, разумеется, Иуда выискивал новости, которые были необходимы только ему. Трудно описать, что он испытал, услышав в утреннем выпуске про убийство легендарного вампира Дракулы – его час близится, теперь лишь одна-единственная жертва отделяет всех от событий, описанных в Книге. И пусть ПРОРОЧЕСТВО случится не сразу, а только через шесть дней после возложения на
На столе бесшумно материализовался из воздуха обед, который он заказал еще вчера. Тайский суп том кха кхай из кокосового молока и креветок, вареная капуста брокколи с грибным соусом, свежевыжатый клубничный сок. Ничего жирного, ничего, что может повредить его спортивному телу. В прошлом тринадцатый намеренно заказывал экзотические блюда вроде молочного ягненка на вертеле, надеясь разозлить своих сторожей: дескать, смотрите, как Иуда на ваших глазах раздирает на куски «агнца божьего». Но потом оставил эту мысль – судя по всему, за ним не наблюдали, никаких скрытых видеокамер в белой комнате не стояло: охране наплевать, чем узник занимается в свободное время.
Он неторопливо положил в рот ложку супа, зажмурившись от удовольствия, язык обволакивал терпкий, покалывающий легкими иголочками перца кокосовый вкус.
Из черных динамиков телевизора раздалась энергичная музыка с барабанным боем.
– И вновь в эфире – «Хелл NN», самый лучший новостной канал
Вытащив ложку изо рта, тринадцатый подался к экрану, предвкушая
Глава десятая
Брат Ираклий
(намного раньше, 20 часов 20 минут)
Солнце клонилось к закату, когда тридцатилетний монах Ираклий Мигратиони вернулся в свою комнатушку в гостиничке, принадлежавшей усатому и толстому как бочка турку. В «нумере» из всей мебели присутствовала лишь узкая продавленная кровать с батальоном кровожадных клопов. На что-то другое у монаха не было денег.
Свершилось. Не зря он провел в Святом городе шесть изнурительных лет, с утра до ночи копаясь в осыпающихся ямах на Масличной горе, дыша горькой пылью, –
Брат Ираклий вспомнил, как его духовный наставник, глава семинарии отец Дионисий, поначалу наотрез отказывался благословить его на это благое дело. Его разум возмутился и восстал против ИМЕНИ, которое он услышал. Ираклий ожидал этого – час за часом, убеждая разгневавшегося наставника в его кабинете, он смягчил его сердце. Если монах найдет могилу Иуды, то даже завзятый атеист не посмеет усомниться в том, что история Спасителя – не сказка, а реальность. И пусть это будет ирония судьбы – тот, кто предал ЕГО в руки римлян, послужит торжеству справедливости, сокрушая дух сомнений.
…Столько лет тщетных копаний в потрескавшейся от солнечных лучей, с трудом поддающейся лопатам земле… Именная печать на дубленом кожаном переплете ясно показывала, кто именно был автором Книги. Сколько мест он перекопал на Масличной горе, сколько обнаружил глиняных черепков амфор и медных монет – не поддается учету. Теперь он понимал, что идея искать захоронение Иуды в том месте, на которое указывали самые первые источники, было наивной ошибкой – хотя апостолы никогда не знали его точного месторасположения, никто из них не хотел, чтобы склеп обнаружили. Только после того, как он путем сложных расчетов начал поиски со стороны Гефсиманского сада, его постигла удача. Жаль, что все спутники покинули его – не с кем поделиться радостью.
– Мерхабат, дервиш![14] – раздался со стороны оконца хриплый голос Мустафы, хозяина гостиницы. – Я приготовил чай – выйдешь в сад на минутку или ты уже лег спать?
Он с трудом высунул лицо в узкую форточку.
– Чок тешекюш, эфенди![15] Рад приглашению, но прости – ангелы прикрыли мне веки.
Послышался шорох веток – разочарованный Мустафа, надеявшийся скоротать вечер в богословской беседе с неверным, удалялся в сторону своей каморки.
Брат Ираклий быстро освоил странный жаргон из арабо-турецко-греческих слов, на котором общался народ в Палестине. Еще мать гордилась его редкой способностью к языкам – в четырнадцать лет мальчик говорил на грузинском, армянском и русском, а еще через два года активно вчитывался в священные тексты на древних мертвых наречиях – латинском и… арамейском – том самом языке, на котором ОН общался со своими учениками в подземном гроте.
…На улице совсем стемнело. Что ж, теперь, когда Мустафа находится на безопасном расстоянии, можно, не привлекая постороннего любопытства, тщательно рассмотреть, какие описания тех событий содержит Книга. Непонятно, в каком именно растворе она хранилась? По виду это напоминало виноградный спирт, однако страницы не слипались, а вполне свободно отшелушивались друг от друга. Дубовый римский сундук, в котором она покоилась две тысячи лет, сгнил, однако другое ее хранилище – бронзовый ящик – время не тронуло. Он был запечатан так плотно, что внутрь не проникло бы и грамма воздуха, но это и не было нужно – раствор обеспечил Книге идеальное состояние.
Ираклий достал из сумки две толстые восковые свечи, заранее купленные на базаре. Коснувшись пальцами переплета, он, почти не дыша, перевернул пахнущий алкоголем лист и углубился в строки на арамейском, написанные выцветшими чернилами.
«То, что пишу Я, есть полная правда, и да разнесут Мою плоть вороны, если это не так, – прочитал он шепотом вслух, затаив дыхание и водя по строчкам пальцем. – То, что ОН создал за неделю, может кануть в бездну за те же семь дней – и теперь один Я знаю, как это сделать. Ибо на рассвете в обернутых туманом листьях Гефсимана явилось Мне ПРОРОЧЕСТВО, разящим громом прозвучавшее в ушах и глазах Моих…»
…Монах читал Евангелие недолго – через час Книга с мертвым стуком упала на пол из его дрожащих рук. Сердце билось, как канарейка в клетке, стремясь вырваться наружу, в голове застучали молоточки – брата Ираклия охватил первобытный ужас. Какой же он безумец – кем надо быть, чтобы выкопать это леденящее кровь повествование из недр земли, где ему и положено было находиться на веки вечные? Ему страшно было даже взглянуть в сторону обложки цвета крови, которая содержала… содержала…
Язык не повиновался монаху – он не мог вымолвить того, что прочитал на зловещих страницах, изо рта вырывался только слабый клекот. Что делать, куда бежать, кому сказать о беде, нависшей над всеми ними? Если эта Книга попадет в руки какому-нибудь честолюбцу, одурманенному безумными идеями, тот может… При мысли о том, что тот может, на лбу и висках Ираклия крупными бусинами выступил холодный пот – одна из капель лениво поползла по щеке. Нет, никуда бежать не надо. Выход только один. Сжечь, уничтожить эту Книгу, раздавить – как крестьянин каблуком мозжит голову змее, ночью заползшей в его жилище.
Он вскочил, но тут же с удивлением ощутил, что не чувствует под ступнями пола – ноги не повиновались ему. Постояв секунду, словно каменная статуя, монах с грохотом и звоном упал наземь, задев блюдце со свечами. Оно разлетелось вдребезги, зашипели погасшие фитили. Обезумев, чувствуя, как невидимые иглы