Фаниенте, Ивонна Фаниенте.
В-третьих, он связал его с чем-то хорошо знакомым: «дольче фарниенте – сладкое безделье».
В-четвертых, он создал ментальный образ: Ивонна лежит в бассейне и ест что-то сладкое. Например, мороженое. Ивонна лежит возле бассейна и лижет клубничное мороженое. Допустим, она в бикини. Или совсем голая, для лучшей запоминаемости. Ивонна, совершенно обнаженная, нежится в бассейне, лижет клубничное мороженое. Ивонна Дольчефарниенте.
Наконец, в-пятых, он мысленно попытался объяснить, как именно он запоминает имя Ивонны.
– Ты что-нибудь выбрал? – спросила Ивонна Дольчефарниенте. Тут только Фабио вспомнил, что он еще не сделал заказа.
Он позавтракал и как раз принялся размышлять, не относится ли выпитый им крепкий кофе к числу запрещенных доктором Фогелем возбуждающих средств, когда знакомый голос вывел его из задумчивости:
– Что ты торчишь здесь, я забронировал тебе место вон там, впереди.
Перед ним стоял Лукас, указывая на большой столик под платанами, накрытый на три персоны.
Фабио понадобилось некоторое время, чтобы осмыслить свое положение. Значит, он условился встретиться здесь с Лукасом и забыл об этом. Сославшись на необходимость срочно посетить туалет, он перехватил Ивонну Дольчефарниенте, объяснил ей ситуацию, уплатил по счету и воззвал к ее деликатности.
– А кто еще придет? – спросил он Лукаса, садясь за стол.
– Никто, просто я не люблю столики на двоих.
– Тогда заказал бы на четверых.
– И сразу кто-нибудь придет, а то и двое.
Лукас заказал именно то, что только что съел Фабио: моцареллу с помидорами и меч-рыбу с гриля. Фабио взял себе большую порцию салата.
– Слишком жарко для плотного завтрака, – обосновал он свой выбор.
С Лукасом Егером он познакомился десять лет назад на курсах журналистики. Лукасу исполнилось двадцать четыре года, и он уже два года работал учителем. Фабио был моложе на год и к тому времени – к огорчению своего уже тогда хворавшего отца – забросил занятия германистикой. Ему еще до окончания университета предложили место репортера в одной из крупных ежедневных газет. Правда, место было не слишком доходным, но оно позволяло Фабио реализовать свой литературный дар. Лукасу журналистика давалась труднее. Там, где ему не хватало таланта, приходилось брать прилежанием. Он целых четыре года прозябал в одной из местных газет, прежде чем по рекомендации Фабио перешел в «Воскресное утро». С тех пор их рабочие столы стояли бок о бок в огромном редакционном зале. Лукас оказался надежным сотрудником и въедливым детективом, в то время как Фабио специализировался на литературных очерках.
Лукас был не только верным другом, но и большим фанатом Фабио. Восхищение Лукаса вызывало все, в чем было отказано ему самому: легкое перо Фабио, его раскованность, его уверенность в себе, его подруга. Фабио часто использовал преданность Лукаса: поручал ему детективные расследования и черновую работу, но редко упоминал о нем в своих публикациях. Зато в то время, когда Норина и Фабио жили вместе, Лукас бывал у них запросто, на правах друга дома. Он с удовольствием играл эту роль и во время отъездов Фабио охотно предоставлял себя в распоряжение Норины в качестве провожатого, шофера и носильщика, если она отправлялась в кино, в гости или за покупками.
Официантка принесла салат.
– Спасибо, Ивонна, – сказал Фабио.
– Приятного аппетита, – пожелала она, удаляясь.
– Хочешь знать, как я запомнил ее имя? – И Фабио объяснил другу свой метод.
– А как ты вспоминаешь имя Марлен?
Фабио немного подумал.
– Я представляю себе фонарь. А она стоит под фонарем, как когда-то стояла Лили Марлен.[3]
Лукас ел как механик по точным работам. Он расположил кусочек моцареллы строго посредине томатного кружка, центрировал листочек базилика, произвел хирургический разрез ножом и осторожно съел обе совершенно равные половинки.
Тыкая вилкой в салат, Фабио пристально рассматривал своего визави.
– Ты знаешь, где скрывается Норина? – спросил он. – Я нигде не могу ее застать, а на звонки она не отвечает.
Лукас жевал. Что-то уж слишком долго, подумал Фабио.
– Может, она не хочет, чтобы ее донимали звонками, – ответил он наконец.
– Это она так сказала?
Лукас пожал плечами:
– Мое предположение.
– Перестань, Лукас. Выкладывай все начистоту.
Ивонна забрала пустую тарелку Лукаса и принесла рыбу. Салат Фабио остался нетронутым. Лукас начал счищать кожу с куска меч-рыбы.
– Да говори же, – потребовал Фабио.
Лукас сдвинул кожу к краю тарелки и принялся извлекать из филе хребет.
– Норина не хочет с тобой говорить. Она сочувствует твоему несчастью, но видеть тебя не хочет. Пока не хочет. Ей нужно время.
– Она поручила тебе передать это мне?
Лукас насадил на вилку половинку лимона и выжал сок на рыбу. Затем отправил в рот первый кусок и стал жевать, жевать, жевать.
– Круто, – сказал Фабио.
Лукас вроде бы собирался возразить, но отдал предпочтение дальнейшему пережевыванию пищи.
– Допустим, она меня разлюбила, это я еще могу понять. Но, прожив с человеком три года, она могла бы помочь ему преодолеть амнезию. Для этого не требуется любви. Достаточно христианского милосердия.
– Дай ей время.
– А она не уточняла, сколько именно времени ей потребуется? Несколько дней? Недель? Месяцев? Лет?
Лукас пожал плечами и отправил в рот очередной кусок рыбы.
Фабио сдался:
– Как дела в редакции?
Лукас был рад переменить тему:
– Как обычно. Хотя нет. Руфер сбрил усы.
– На фото над колонкой редактора он еще с усами.
– Это на случай, если он их снова отрастит.
– Он сам так сказал?
– Мы так считаем. До конца недели он еще соломенный вдовец – жена куда-то отбыла. Потом поживем – увидим.
– Как же это выглядит?
– Как хорошо соперированная заячья губа.
Они ждали автобуса в тени каштана. В горячем воздухе скапливались выхлопные газы автомобилей, застрявших в пробке у ближайшего светофора.
– Что я написал после репортажа о машинистах? – спросил Фабио.
– Ничего.
– За три недели – ничего?
– Ты проводил расследование.
– Какое?
Лукас пожал плечами.
