Вскоре один за другим подтянулись остальные: Сильви, Роже и прочие. Через полчаса после появления Ральфа Мари уже казалось, будто разговор продолжился с того места, где оборвался четыре дня назад.
8
Пятница, вдобавок предпоследняя перед Рождеством. Давид пробивался сквозь толчею, сократив свой лексикон до «минутку», «сейчас», «секундочку», «сейчас подойду», «я мигом».
Издалека он видел, как раскованно Мари держится в обществе Ральфа. Два часа назад, когда пришла сюда, совсем одна, девушка показалась ему немного скованной. У него, правда, сложилось впечатление, что, увидев его, она обрадовалась и была польщена, когда он угостил ее кавой и подсел к столику. Но настоящего разговора у них не получилось.
Отчасти, конечно, по его вине. Обстановка не способствовала раскованности – прямо перед наплывом посетителей он сидел за бокалом кавы, в мягком кресле, с самой красивой, на его взгляд, девушкой во всем баре, хотя в любую минуту мог явиться Тобиас и призвать его к порядку.
Но ситуация была слегка напряженной и в силу ее нервозности. Может, она нервничала из-за него? Как он из-за нее?
Так или иначе, когда он хотел вернуться к работе, она попросила его остаться. И, так или иначе, интересовалась его жизнью. И рассказывала о своей.
Литература. Тут у Ральфа безусловно есть преимущество. И он явно его использует. Последние два раза, когда Давид приносил заказы, Ральф как будто бы отказался от руководства общим разговором и целиком сосредоточился на Мари. Остальные беседовали по двое, по трое. Непривычная картина.
Давид подошел к ним сменить пепельницы. Поистине широкий жест, учитывая множество невыполненных заказов. Но единственная возможность напомнить Мари о своей персоне.
– «Штехлин»? – воскликнул Ральф. – Что ж, желаю повеселиться. Читая Фонтане, я всегда невольно вспоминаю слова Марка Твена: как только писатель-немец ныряет во фразу, ты теряешь его из виду, пока он не вынырнет на другом конце своей Атлантики, с глаголом в зубах.
Мари громко рассмеялась, и Давид, с подносом, полным пепла и окурков, засмеялся тоже.
– Официант, не подслушивайте наши разговоры! – приказал Ральф.
Делать нечего, пришлось посмеяться и над этим.
Когда Давид наконец вышел из «Эскины», было уже совсем поздно. Самые упорные посетители просидели до полчетвертого, а пока все привели в такой вид, какого требовали приходящие утром уборщицы, пробило четыре.
Мари ушла в два. Вместе с Ральфом и остальными. Опять в «Волюм», как он случайно подслушал, получая с них по счетам.
В этот час у входа в «Волюм» очереди и в помине не было. Несколько человек, что стояли у дверей, как раз прощались друг с другом. Давид зашел в клуб и почти сразу же увидал Серджо, Сильви и Роже, которые от стойки бара скучливо наблюдали за немногочисленными танцорами.
– А где остальные? – спросил Давид.
– Ушли, – сообщил Серджо. – Ральф и Мари вообще сюда не заходили.
– С ног падали от усталости, – многозначительно добавила Сильви.
– Завтра у них тяжелый день, – ввернул Роже.
Давид заказал «Куба либре» и быстро осушил стакан.
По дороге домой Давид сделал небольшой крюк, прошел мимо квартиры Ральфа. В его окнах на пятом этаже горел свет.
Около семи в дверь его квартиры постучали. Давид дождался, пока сканер считает страницу, лежащую на стекле, и пошел открывать.
На пороге стояла г-жа Хааг, в халате с кошачьим узором и с сеточкой на волосах.
– Что у вас тут происходит? С пяти часов слышу бррм-щелк, бррм, бррм, бррм-щелк, прямо над ухом. Разве этак уснешь, господин Керн? – Она смотрела поверх его плеча на стол, где помещались компьютер, принтер и сканер.
– Это сканер. Простите, я не знал, что у вас слышно.
– Моя кровать прямо за этой стеной. А что такое сканер?
– С его помощью можно закачать в компьютер картинки и тексты.
– А зачем это нужно, среди ночи?
– Мне не спалось.
– Я-то с удовольствием бы поспала.
– Простите. Я немедленно прекращу.
– Теперь можете шуметь сколько угодно, мне все равно пора вставать. – Она внимательно посмотрела на него. – А как ваш грипп?
– Прошел.
– Но ухо надо обязательно показать врачу, иначе дело кончится заражением крови. До свидания. – Она вернулась к себе.
Давид закрыл дверь. Прошел на кухню, осмотрел в зеркале свое ухо. Мочка распухла и покраснела еще сильней, чем вчера, и лимфатическая желёзка под нею тоже набухла и болела. В восемь он позвонит доктору Ваннеру, домашнему врачу, который лечил его в ту пору, когда он жил с матерью.
Он опять сел за компьютер, сунул под крышку новую страницу и запустил сканер.
В час его поднял будильник мобильного телефона. Помощница доктора Ваннера записала его на два часа. Для этого пришлось немного преувеличить симптомы.
Утром, дожидаясь, когда можно будет позвонить, Давид почистил несколько первых страниц отсканированной рукописи. У программы возникли проблемы с приподнятым над строкой заглавным «Г», с вымаранными словами и строчками, забитыми буквой «х», и, разумеется, с рукописными исправлениями, к счастью редкими. До восьми Давид правил опечатки, убирал странные значки, впечатывал поправки.
Позвонив врачу, он лег в постель и наконец-то уснул.
9
В последнюю неделю перед Рождеством Мари несколько утратила ощущение реальности.
В понедельник, вернувшись из школы, она нашла на письменном столе записку от Мирты, которая сообщала, что уезжает на все праздники. Курт пригласил ее в свой загородный дом, в Кран-Монтану.[11] Она желала дочери веселого Рождества и оставила номер телефона.
Мари понятия не имела, кто такой Курт. Но вздохнула с облегчением: хотя бы некоторое время мать не станет донимать ее своими капризами и вся квартира будет в ее распоряжении.
Однако в первый же вечер она почувствовала себя одинокой и потерянной в этих заставленных мебелью комнатах и опять поехала в «Эскину», несмотря на то что решила в ближайшее время там не появляться. Она слишком мало спала, слишком много пила и тратила больше, чем могла себе позволить.
Да и вечера начали повторяться. Все чаще у нее возникало впечатление дежа вю. Роже, кажется, уже произносил эту остроумную реплику? А Серджо вроде бы уже рассказывал, как раньше кубинки катали сигары «Коиба» на собственных ляжках? А Давид, официант, вроде бы минут десять назад с наигранной небрежностью уже присаживался на подлокотник одного из кресел и спрашивал: «Ну что, у вас все о'кей?»
Сделать перерыв с «Эскиной» ей хотелось в первую очередь из-за Ральфа Гранда. Она не знала, как к нему относиться. Он, бесспорно, был неглуп, остроумен, интересен и обладал впечатляющими познаниями в литературе. Но порой у нее мелькала мысль, не для этой ли цели он себя единственно и предназначал: производить впечатление на окружающих. Вдобавок он все больше вел себя как этакий собственник, иной раз казалось, будто он нарочно создает видимость, что они спят друг с другом. А это неправда.
Тем не менее, оставшись наконец-то одна в квартире, Мари в первый же вечер поехала в «Эскину». По какой причине – об этом лучше подумать в другой раз.
Во вторник она ходила на рождественскую вечеринку, устроенную одноклассниками, но вместо того, чтобы оттуда поехать прямо домой, снова отправилась в «Эскину». Правда, на сей раз отчасти из-за Сабрины, которой приспичило посидеть где-нибудь еще. Однако Мари вполне могла бы предложить и другой
