– Отец, сделай милость, разбей цепи, ради Христа, – почти взмолился Стоян. – Сделай доброе дело, мил-человек.
– Об чем речь, сделаем, – усмехнулся мужик, держа топор наготове. А затем связал его и привел в полицейский участок.
На следующий день Стоян был опять в крепости. Ему выдали шестьдесят ударов розгами и бросили в камеру, где он, еле ворочая языком, без конца рассказывал сокамерникам свою невеселую эпопею.
В начале июля того же года каторжане, несшие в прачечную белье, увидели целую ватагу надзирателей и сладко улыбающегося помощника начальника тюрьмы. Они волокли из второго корпуса в карцер группу арестантов, как выяснилось, замысливших совершить побег и уже начавших подкоп под стену крепости. Их выдал один арестант-бессрочник. Перед карцером им полагалось получить по пятьдесят ударов розгами, а заводчику подготовки побега – семьдесят. Им оказался Варфоломей Стоян.
Глава 29
ЖИЛЕЦ «МОГИЛЬНИКА»
В Санкт-Петербург Савелий приехал рано утром. Город он знал хорошо, посему без особого труда оторвался от слежки встречающих его филеров «сквозняками» – проходными дворами, коих в Питере было неимоверное множество. Удостоверившись, что «хвоста» за ним нет, он доехал на извозчике до Морской улицы, где сдавались хорошие меблированные комнаты.
– Мне нужен нумер с телефоном, – заявил он распорядителю.
– Телефоны есть только в нумерах люкс на третьем этаже, – получил он ответ. – Это шесть комнат: две спальни, гостиная, столовая, зала и кабинет. Есть буфетная и ванная комната. И, конечно, телефон. Стоимость таких нумеров – восемьдесят рублей в сутки.
– Годится, – коротко ответил Савелий. – Вот, – он достал пухлый бумажник. – Получите пока за трое суток.
– Как вас записать? – вежливо поинтересовался распорядитель.
– Статский советник Постнов, – с достоинством и неким апломбом ответил Савелий.
– Ваш нумер тридцать шестой, – подавая ему ключи, сказал распорядитель. – Вас проводить?
– Не стоит, – ответил Савелий и пошел по ковровой дорожке к лестнице.
Войдя в свой нумер, Савелий поставил вещи и первым делом взялся за телефон.
– Соедините меня с начальником Шлиссельбургской тюрьмы, – сказал он в трубку.
– Начальник Шлиссельбургской центральной тюрьмы Зимберг у аппарата, – после хрипов и потрескиваний услышал Савелий.
– С вами говорит член Совета Императорского Человеколюбивого общества статский советник Постнов.
– Слушаю вас, господин Постнов.
– У меня предписание Совета общества посетить ваше, так сказать, заведение.
– На предмет? – хрипло отозвался в трубке голос начальника тюрьмы.
– На предмет условий содержания арестантов. Я являюсь товарищем председателя Медико- филантропического комитета общества, и моя прямая обязанность…
– Это, к сожалению, невозможно, господин Постнов, – перебил Савелия Зимберг. – Посторонние в наше, как вы выразились, заведение не допускаются.
– Боюсь, вы делаете большую ошибку, господин Зимберг, – подпустив в голос строгости, сказал Савелий. – Императорское Человеколюбивое общество является
– Хорошо, – послышалось в трубке после недолгого молчания. – Приезжайте завтра.
Дневной свет острой бритвой резанул по глазам, голова закружилась и поплыла.
– Давай, давай, выходи из карцера, – беззлобно буркнул надзиратель, и Стоян поднялся с жесткой кушетки.
– А что так рано? – спросил он, часто моргая глазами. – Месяц же вроде еще не прошел?
– Да птица к нам какая-то крупная едет. Завтра будет здесь. Вот их высокоблагородие господин Зимберг и велел ослобонить темные карцеры.
Ноги слушались еще плохо, но глаза уже попривыкли к свету, и Варфоломей увидел, что его ведут не во второй корпус.
– Куда это вы меня ведете? – с тревогой спросил Стоян, остановившись.
– Топай давай, – сунул ему в спину кулаком конвойный. – Веду туда, куда начальство приказало.
Они прошли к третьему корпусу, поднялись на крыльцо и вошли в коридор. Там царила мертвая тишина.
– Как в могиле, твою мать, – буркнул Стоян, косясь на двери одиночных камер.
Поднялись по чугунным ступеням на второй этаж, и конвойный сдал Стояна с рук на руки коридорному надзирателю.
– Как звать? – негромко спросил надзиратель.
– Варфоломей Андреев Стоян! – гаркнул арестант.
– Тише ты, – зашипел на него надзиратель и повел Стояна в конец коридора.
Его закрыли в угловой камере – четыре шага в длину, два в ширину. Привинченная к стене железная кровать была замкнута на замок. С другого боку находилась привинченная к стене железная скамеечка, с торца – привинченный же к стене железный столик. Слева у двери стоял стульчак, заменявший парашу, сбоку от него торчал из стены водопроводный кран над жестяной раковиной, а возле кровати в углу пыхала жаром батарея парового отопления.
Закончив осматривать свое новое пристанище, Стоян стал бухать в дверь кулаком.
– Не стучи, – открылось дверное оконце.
– Отведите меня во второй корпус! – заорал в оконце Варфоломей. – Или обратно в карцер.
– Не кричи, – почти шепотом приказал надзиратель. – Ты нарушаешь здешний порядок.
– Вот и отведите меня в карцер за это! – продолжал кричать Стоян, нарушая тишину этого мертвого царства.
– Ну-ну, – успокаивающе пробурчал надзиратель. – Для тебя и тут будет карцер.
Оконце тихо закрылось. Варфоломей подошел к крану, постоял малость, невесть о чем думая, плеснул в лицо невской водицей и бессильно сполз спиной по стенке на каменный пол.
Императорское Человеколюбивое общество было основано рескриптом императора Александра I от середины мая 1802 года с поручением вспомоществовать всем истинно бедным. Тогда же был образован при обществе и особый Медико-филантропический комитет, начавший с учреждений диспансеров и лечебниц для бедных с получением бесплатной врачебной помощи и дармовых лекарств. Через год при Медико-филантропическом комитете возникли благодетельный и ученый комитеты для сношений с заграничными филантропами и открытия благотворительных учреждений с дальнейшим над ними патронированием.
А дальше пошло-поехало. Со временем был учрежден Совет Человеколюбивого общества под энергичным председательством князя Голицына. Ежегодно из Кабинета Его Величества государя императора отпускалось 100 тысяч рублей на нужды указанного общества, 30 тысяч из коих полагались Медико- филантропическому комитету. Кроме того, из сумм государственного казначейства Общество получало дополнительно 150 тысяч рублей в год ассигнациями, да еще ежегодно усиливался поток частных пожертвований, намного превосходя указанные выше суммы. Человеколюбивое общество прирастало новыми комиссиями, подкомиссиями и комитетами.
Когда на следующее утро крохотный пароходик, шумно шлепая по воде деревянными лопастями огромных колес, доставлял Савелия Родионова на каменистый остров, одним концом омываемый широкой в этом месте Невой, а другим уходящий в глубину Ладожского озера, Императорское Человеколюбивое
