неожиданно жестко приказал он и поднял руку.
Теперь ствол пистолета находился почти у самого лица Кирьяна.
– Это еще зачем? – напрягся Кирьян.
– А вместе балагурить будем. Только вот руку из кармана вынь. А то я боюсь, шутка у нас может не получиться. Медленно! – строго предупредил матрос. Кирьян вытащил руку. – Вот так, молодец. Петро, – обратился он к третьему, что стоял с пулеметом, – постереги! – Матрос не без опаски приблизился, хватко постучал жигана по карманам и, нащупав пистолет, удовлетворенно хмыкнул: – Ого! Ну-ка, браунинг. Знатная штука. Пригодится! – и уверенно сунул его в карман. – А это что у нас такое? Саквояж. Что в нем? Золотишко, наверное. А ты часом не нэпман?
Рука матроса уверенно потянулась к саквояжу.
– Оставь! – выкрикнул Кирьян.
Матрос удивленно посмотрел на жигана.
– Батеньки вы мои! – весело воскликнул он. – Да у него еще и голос прорезался! А по зубам не хочешь? – с ненавистью прошептал матрос. Кирьян отпустил саквояж. – Вот так-то оно лучше будет. Ого! Тяжелый. У тебя там, наверное, добра миллионов на десять! Ладно, разберемся. А ты, девица, тоже слезай! Живо! Упрашивать не буду, не кавалер, – строго предупредил матрос.
– Куда же вы нас поведете? – пискнула Дарья.
– Действительно... куда? – удивился матрос. – А может, и вести ее никуда не нужно, товарищи? Может, мы ее прямо здесь разложим?
Шутка матросам показалась удачной, патрульные дружно, будоража ночь, загоготали.
– Послушай, ты, – сделал шаг вперед Кирьян. – Девку не тронь! Она не при делах...
– Это мы еще посмотрим... Если ублажит как положено, тогда и не трону.
И патрульные захохотали вновь. Они были расположены к веселью.
– А это кто у нас под хвостом у коня нюхает? – глянул матрос на старика.
Колченогий повернулся. Матрос вдруг неожиданно смешался и отступил на шаг.
– Ну, теперь узнал? – строго спросил дедуля. – Чего встал, как будто аршин проглотил? Помоги старику с телеги подняться. А ты, – посмотрел он на парня, сжимавшего пулемет, – на мушке его держи, он жиган крепкий, может еще и не такое выкинуть!
– А я чего... Я держу! – треснутым баском протянул третий, сделав для верности шаг вперед.
– Да крепче руку-то держи, балда! – обругал его Железная Ступня. – Я тебе не барышня. В грязь могу долбануться. Вот тогда по шеям у меня схлопочете.
– Батя, ты бы того... Не шибко это, не малец я тебе, – возроптал великовозрастный детина. – Куда так вырядился! – оперся колченогий на подставленную руку. – Как жиган какой-то! Видно, мало тебя покойная маманя порола! Отцовской руки не было. Ну да ладно, чего уж теперь, все равно дурень вышел. – И, перекрестившись, добавил сдержанно: – Видно, дурнем и помирать тебе придется.
– А что это у тебя, батя, под носом? Кровь никак? Кто это тебя?
Колченогий невесело скривился:
– Есть тут один умелец. Дай-ка мне твою дуру, – потянулся старик за маузером. – Да не бойся, не буду палить, должок вернуть хочу. – Старик подошел вплотную к Кирьяну и сказал: – Ну, что, жиган, отъездился? – И, размахнувшись, ударил его рукоятью по лицу.
Курахин ухватился руками за разбитый рот и глухо застонал.
– Больно, милой? – посочувствовал дедуля. – То-то и оно, что больно. А каково это старика по роже ногой лупить?.. Вот и я об том же. Что же ты молчишь? Ты думаешь, что твои неприятности заканчиваются? Не-ет, милок, не торопись, они еще даже и не начинались. Вот ты у меня спрашиваешь, зачем же мне, старику, деньги? Хочешь, отвечу?.. – Кирьян в ответ лишь глухо простонал, не решаясь убрать от разбитого лица ладони. – А чтобы такие бабоньки, как твоя милашка, меня ублажали. Старый я... Просто так теперь они мне и не дают. А силком-то я не привычный. Вот и приходится деньжата на удовольствие выкраивать. Ну да ладно, чего канитель-то разводить! Отведем в сторожку, у меня к господину жигану кое-какие вопросы имеются. – Повернувшись к парням, он яростно скривился: – А вы не могли, дурни, пораньше объявиться!
– Ну, уймись ты, батяня, – взмолился матрос. – Чего же так при людях-то. А потом, ты говорил, троих уркачей стеречь, а тут баба! По Савраске только и узнал, – кивнул он в сторону лошади.
До сторожки добираться пришлось недолго: метров сто по улице и столько же между огородами. Идеальное местечко для смертоубийства. Тюкнут по башке чем-нибудь увесистым да зароют где-нибудь поблизости.
Сторожка больше напоминала пристанище бабы-яги, где старая варит в котле добрых молодцев. Вот распахнется сейчас дверь, а оттуда выглянет дремучая карга и возликует надтреснутым голосом: «Человеческим духом пахнет!»
В окнах тускло тлел свет, похоже, что гостей здесь ждали. Матрос отворил дверь и уверенно шагнул внутрь. Следом уныло вошел Кирьян.
– Проходь! – угрюмо поторопил его третий.
Голос у него оказался неприятным, как будто кто-то проскрежетал металлом по сковородке. Кирьян невольно поежился.
А вот этой встречи Кирьян предположить не мог. В красном углу, загораживая свет, новоявленным апостолом восседал Паша Кроха и деловито полузгивал каленые семечки. Похоже, что это доставляло ему удовольствие.
– Не ожидал? Думал, за тобой глаз нет? – спросил он, насладившись растерянностью жигана. – Напрасно, мы ведь с Железной Ступней не одну версту бок о бок протопали. Встретиться мне с тобой хотелось, вот он и не отказал в просьбе старому корешу. А потом, ведь за ним должок имеется. Не будь меня, так ему бы вторую ногу открутили. Хе-хе-хе!.. А я вот тебя ждал. И знал, что наша беседа состоится. Вот как получается-то, – удовлетворенно протянул уркач. – Все тебя ищут – и уголовка, и чекисты, а ты у меня здесь в гостях прохлаждаешься. Да ты не тушуйся, – успокоил Петя, – я сразу убивать не стану. Сначала потолковать с тобой хочу. Во-он как ты пошел, ни за что бы не подумал, что ты так подняться сумеешь. Отовсюду только и слышно – Кирьян да Кирьян!..
– Зря я тебя тогда не убил, – стиснул зубы жиган.
– Хе-хе, – мелко расхохотался уркач. – Жалеешь, значит.
– А зачем меня перед Макеем оговорил?
Уркач неожиданно перекрестился и тяжело вздохнул:
– Здесь мой грех... Признаю. Перед отцом его виноват... Хотел, чтобы тебя свои же и порешили. Не получилось, крепок ты оказался. Вон как изловчился, сам Макея выпотрошил, а ведь он перышком умел махать! Я был свидетелем того, как он однажды на финку троих фраеров насадил. А они ему лишь руку царапнули. Вот так-то!
Все посуровели, а колченогий старик, потеряв свою прежнюю боевитость, в присутствии Паши Крохи выглядел нашкодившим учеником церковно-приходской школы.
Вроде бы Петя Кроха и не сказал ничего особенного, но в нем остро ощущался хозяин. Даже сверчок умолк за печкой, как будто бы и он прислушивался к его неторопливым речам.
Колченогий разместился на лавке, рядом с ним притулились еще двое. У дверей, слегка опустив ствол пулемета, стоял третий. Судя по тому, как он держал пулемет, обращаться с ним он умел неплохо. За все это время даже лента ни разу не перегнулась.
– Ну, чего ты этой хреновиной в нос-то тычешь! – неожиданно осерчал Петя Кроха. – Она ведь и пальнуть может... Кончился маскарад! Никуда он теперь не денется. – Верзила лишь глуповато улыбнулся. – А! – безнадежно махнул Петя рукой и вновь обратился к Кирьяну, как бы пытаясь найти у него сочувствие: – Видал, с какими людьми приходится работать? То-то и оно... Кадры уже не те, – с сожалением щелкнул он языком. – Не то что в мое время! Мельчает нынче народец. Нам бы таких, как ты! Ты себя все «идейным» считаешь, а на самом деле порода-то у тебя самая что ни на есть уркаганская. Хе-хе-хе!
– Я жиган!
– Ты вот все уркачей ругал, а мы-то, стало быть, подальновиднее оказались.
– Что тебе от меня надо? – глухо спросил Кирьян, не отрывая глаз от крепких рук уркача. Рукава рубашки у того были закатаны по самый локоть, на правом предплечье была выколота русалка. Работа была
