небрежной, хвост русалки выглядел слегка толстоватым, а черты лица больше напоминали мужские. Лишь длинные волосы указывали на то, что это особа женского пола.
Кирьян смотрел прямо на раздвоенный кончик хвоста. Неведомый художник ошибся и здесь: чешуйки были разных размеров и очень непропорциональны к величине тела. Кирьяна в Пете Крохе раздражал не его тон, а именно русалка, исполненная столь безвкусно. Но именно эта татуировка давала право Пете Крохе именоваться «иваном».
– Немного, – наконец выдавил уркач. – Я слышал, что ты паутину рвешь, за границу намылился. Для этого и денежки насобирал. А потом, ты ведь мадам Трегубову уделал, а она дама была состоятельная. Все на старость себе копила, да не суждено ей было богатством воспользоваться. Так вот, я тебе скажу, поделиться нужно. Ты ведь у нас самый имущий. Хе-хе-хе! А мы люди бедные. – Показав взглядом на колченогого, продолжил с усмешливой интонацией: – Глянь на этого старца. Божий человек! А ведь он тоже хочет жить по-людски.
– Кто же мешает-то? – усмехнулся Кирьян.
От встречи с уркачом ждать хорошего не приходилось. Хоть и тон у него был мирный, почти отеческий. Такое впечатление, что Петя Кроха слегка журил ослушавшегося отрока. Но каждое его слово отдавало кладбищенским холодом.
– Больно дерзок ты, Кирюша! Тебе бы покаяться нужно, поделиться с нами нажитым, а ты все зубки показываешь. – И, сбавив голос на полтона, произнес: – А ведь зубы-то можно и вырвать! В дальнюю дорогу уходишь, а с собой только один саквояжик несешь. Наверное, он у тебя золотишком да камушками набит. Ну-ка, Ерофеич, – кивнул он колченогому, – ссыпай сюда сокровища.
Старик неловко поднялся и заковылял к столу. Негромко щелкнули застежки, и осторожно, стараясь не просыпать содержимое, старик опрокинул саквояж на скатерть.
Ахнул Ерофеич, нахмурился Петя Кроха, а по лицу Кирьяна скользнула улыбка. Выкатившийся пятак прочертил по столу полукруг и, ударившись в фарфоровое блюдечко, упал, мелко позвякивая.
На столе неровной горкой возвышались мелкие гвозди, а в них, будто бы драгоценности в пустой породе, торчали медные шурупы.
– Однако ты шутник, – справился с замешательством Петя Кроха. – Что же ты с собой гвоздей-то понабрал?
– А ты не догадываешься? Для веса! Думаешь, ты один такой на золотишко заришься. От таких, как ты, берегусь.
– Где золото?
– Тебе его не достать.
– Посмотрим... Ты как хочешь умереть? Сразу или чтобы мы тебя по частям резали? Молчишь. Ну-ну! А может, нам твоя малютка подскажет? У вас, говорят, любовь очень большая. А что ты скажешь, если мои молодцы ей дурака под кожу загонят? – Петя Кроха плотоядно улыбнулся: – Это кажется, что все бабы одинаковы, на самом деле они все по-разному устроены. А если мои богатыри не совладают, так я им сам подсоблю. Хе-хе-хе! – ядовито захихикал Петя.
Лицо Кирьяна покрыла бледность.
– Девку не трожь, – приподнялся жиган.
– Но-но-но, не балуй! – предостерегающе произнес уркаган. – Здесь ты не у себя в малине. Я ведь и обидеться могу. А моим парням только потеху и подавай! Глянь, как у них глазенки-то засверкали.
Им потом будет что рассказать. Ведь девку самого Кирьяна потягивали!
– Что ты хочешь? – угрюмо буркнул Кирьян, посмотрев на дверь.
Нет, не получится, не допрыгнуть. Матросик, стоявший в дверях, успеет прошить его насквозь.
Уркач хмыкнул:
– Ты же не с одними гвоздями в Европу собрался. Мне нужны деньги. Знаешь, намыкался я по лагерям и каторгам. Хочется достойно кончину встретить. А то хоронить меня станут, так даже новых порток со штиблетами не отыщется. Где деньги?!
– Дай слово, что оставишь в живых, – неожиданно попросил Кирьян.
– Даю слово уркагана, что выйдешь от меня со своей кралей на своих двоих, – почти торжественно произнес уркаган. – Слово старого Пети Крохи многого стоит. Ну как?
– Хорошо, – не без колебаний выдавил жиган. – Выбор у меня невелик. Верю! Поковыряйся в гвоздях. Ключи там должны быть. Они от двери, где я деньги спрятал.
Петя Кроха недоверчиво посмотрел на жигана.
– Ишь ты! – И запустил пальцы в ворох гвоздей. Покопавшись, он отыскал два ключа, сцепленных металлическим колечком. – Эти, что ли?
– Да.
– И где твой клад? Рассказывай!
– Без меня вы не найдете. Я должен показать сам.
– Где он находится?
– В Кускове... Это сразу за усадьбой.
– Что же ты сразу-то туда не поехал? – подозрительно поинтересовался Петя Кроха.
– Все заставы перекрыты.
Уркаган в задумчивости поскреб пальцами заросший щетиной подбородок, а потом изрек:
– Так-то оно, конечно, так.
– Вывезти меня сумеешь? – по-деловому спросил Кирьян.
Теперь их разговор напоминал беседу двух равноправных компаньонов.
– Есть одна дорога на примете, можно пройти. Чекисты там не особенно зверствуют. Но только предупреждаю тебя, – строго посмотрел уркаган на жигана, – надумаешь сделать ноги... Бабу пришьем. Церемониться не станем.
В этот момент их глаза встретились. Кирьян понял, что так оно и будет.
– Решено, – отвел взгляд жиган.
– Ну что, господа разбойники, – приподнялся Петя Кроха, – медлить не будем. Тронулись!
Подле сторожки уже стояли два автомобиля. Кирьян даже не удивился, когда в одном из них разглядел Евстигнея. Жизнь так устроена, что предают чаще всего близкие или те, кто стоит рядом. И причина, как правило, в сиюминутной выгоде. В другой машине сидел совершенно незнакомый водила. Очевидно, позарившийся на шальной и легкий заработок. Парень даже не подозревает о том, что, как только дело будет закончено, от него просто избавятся, как от ненужного свидетеля.
Повернувшись, Кирьян увидел на заборе чью-то ломаную тень – за ними наблюдали! Секунда – и вновь никого.
– Деньги-то мои не потерял? – спросил Кирьян Евстигнея, усаживаясь между двумя «матросами».
– Не потерял, – отвечал Евстигней, скривив рот.
Рядом с шофером устроился уркаган Петя Кроха. Перекрестился и произнес, ни к кому не обращаясь:
– Без молитвы к доброму делу приступаем. Ну да ладно, авось проскочим! А господь не выдаст.
Едва показалась усадебная церковь, Петя Кроха, молчавший всю дорогу, вдруг неожиданно заговорил, припустив в голос зависти:
– Вот жили-то баре! Земли-то сколько имели, и не вспахать! Хозяином-то здесь граф Шереметев был. Он после семнадцатого года куда-то в Европу укатил, а богатство свое здесь оставил. Говорят, что в одних портках уехал. Сынок у него непутевый был, еще до переворота куда-то сгинул. Граф ведь хотел все ему оставить, да, видно, не судьба.
– Большевички-то из его усадьбы музей сделали, – неожиданно поддержал разговор «морячок».
Пулемет укрощенным зверем лежал на заднем сиденье, и теперь в его руках был браунинг. При умелом обращении тоже убойная вещица. Ствол неприятно упирался в бок Кирьяна, но ведь не возразишь. – Говорят, там и охрана есть.
Уркач лишь махнул рукой.
– Есть три деда в тулупах... Был я там, на прошлой неделе. Одного золотишка только на сто пудов наберется. Надо бы поторопиться, пока большевички не изъяли, – серьезно заметил старый вор.
