Целую крест.
'…В неге Рая была улыбка на лице светла. Дремал он, ничего не понимая, не ведая еще добра и зла…' Сон был добр. Папиросы в желтой пачке не думали заканчиваться, можно курить вволю, угощать сердитого солдатика – и не слишком торопиться. Он и сам подобрел, даже улыбался, слушая упреки убитого им человека. Не возражал, не спорил. Мир – это он сам. Его собственная совесть воплотившаяся в любителя чужих часов, старается что-то доказать. Пусть попробует, ему есть что ответить. Только зачем? Совесть это тоже он – тот, кому осталось жить несколько недель, в лучшем случае месяцев. На самом деле меньше, скоро от боли перестанут спасать даже самые сильные лекарства. Это – его Мир, и не взбесившемуся «импу» из компьютерной «стрелялки» предъявлять претензии.
Солдатик так не считал – возмущался, дергал небритым лицом вздымал к вагонной крыше палец с грязным ногтем. «Имп» честно следовал программе, он пришел убить и ограбить того, у кого ногти были чистые. Не дали – и компьютерная нежить не могла успокоиться.
Он понял. Не мертвец говорил с ним. Мир пришел в его сон, чтобы объясниться. Чужак, бабочка- пылинка, стал слишком опасен.
– Я только приступил, – ответил он Миру. – Посмотрим, кто кого!
Солдатик умолк, отступил на шаг, прижался спиной к холодной стене тамбура. Так-то!
Папироса – гармошкой. Зажигалка, австрийская IMCO, согрелась в ладони.
Щелк!
– Ровнее, ровнее! Не расстраивать ряды!.
Снег по колено – не побежишь, не спрячешься. Можно лишь идти вперед, волоча неподъемную ледяную «мосинку» и с тоской вспоминая вороненную сталь верного АКМ. Эх, сюда бы дюжину биороботов – хотя бы качестве носильщиков. А еще лучше – обычный БТР-60 ПБ, самому – в водительское кресло, фольклориста Згривца – за пулемет. «Владимиров» – не «Максим», это аргумент посерьезнее!
Рядом сопит вице-чемпион фон Приц. Будущему разведчику все-таки легче – его винтовка без штыка. Почти целый фунт выгадал, умник!..
Из строя Принца я все-таки выдернул. Нечего, пусть рядом идет.
– Как дела, Сергей?
– Готовлюсь мощным толчком бросить тело вверх, ухватиться руками за горизонтальный сук в трех метрах от земли и в полете развернуться винтом на 180 градусов, господин капитан!
Обиделся!
Глубокая позади, там нас никто не встретил. На пустых улицах – трупы в шинелях без погон, воронки от снарядов, возле самой станции что-то еще догорает. Ни Чернецова, ни Голубова. Все верно, все – как в единственно правильной Истории. Бой идет южнее, у оврага, именно туда я направил «Сюзанну», она отвлечет, позволит подойти незаметно…
Кадетики, маленькие Гавроши… Это я молюсь за вас.
– Николай Федорович! Николай…
– Вижу!
А это тоже – согласно Истории? Наметом, не разбирая дороги, прямо на нас – в лохматой казацкой шапке, на невысоком коньке-тарпаныше, тоже лохматом. Летит, летит, летит…
Тасанке Уитке. Crasy Horse. Неистовая Лошадь.
– Кайгородов! Капитан Кайгородо-о-о-ов! Кайгородо-о-о-о-о-о-ов!
Неистовая Лошадь не может остановиться, взвивается на дыбы, тяжело опадает копытами в глубокий снег. Лохматая Шапка отчаянно машет рукой:
– До капитана Кайгородова!..
– Я здесь! Не стреляйте, не стреляйте!..
Бегу. Снег не мешает, расступается, тает под подошвами. От лошадиного бока несет горячим потом.
– Микола Федорыч! Поручик Хивинский прислали…
Из-под лохматой шапки – острый веселый взгляд.
– Есть батарея! В шашки взята. А чтоб вы не сумлевались, господин поручик велели передать… Это самое… Чар-яр!
'Чар-яр!' – шепчу я в ответ, все еще не веря, – 'Чар-яр! Чар-яр!'
– Знаешь, на чем погорели остальные? – сказал он Миру. – Те, что хотели тебя изменить? У них были планы. Но в плане не учтешь всего, ты слишком велик и сложен. У меня нет плана – даже пакистанского, в трех мешках. Но зато я знаю твое расписание, понял? По неделям, по дням, даже по часам. У меня очень опасная работа – знать. Так что давай, катись себе из Прошлого в Будущее – а я рядом буду!
Солдатик дернулся, скривился, провел грязными пальцами по черной дыре в шинели, но внезапно расправил плечи.
Неровный оскал, желтые кривые зубы.
– Давай!
Донской Ахиллес сверкал голой пяткой – левой. Правая нога оставалось в сапоге, сам же бесстрашный герой – на брошенной прямо в снег шинели. Вид Пелеев сын имел весьма встрепанный.
– Филибер! – выдохнул он, даже не подняв головы. – Меня разбили! Представляешь? Мы…
