главком вел свои эшелоны к станции Морозовской, чтобы оттуда нанести смертельный удар не желавшим сдаваться донцам. Но навстречу ему уже спешили Зуавы вместе с ростовскими добровольцами.
Река изменила течение свое. Война изменила течение свое.
А потом Он стал смотреть на людей – просто так, из любопытства. Он увидел Ольгу Станиславовну Кленович, странную девушку, которую теперь называл Сашей, и понял, что волноваться незачем. Она не уйдет с Корниловым в бессмысленный и страшный поход за Синей Птицей Смерти. Поезд мчал посланницу Алексеева на север, к одному из полустанков, где устроил свой временный штаб ушастый Кибальчиш. Василий Чернецов не даст в обиду невесту капитана Филибера. Лично встретит, осторожно коснется губами руки, напоит чаем, отведет отдельное купе в случайно уцелевшем вагоне первого класса. Она тоже не будет спать этой ночью, тоже станет смотреть в близкое черное небо, проступающее сквозь истаявший металл.
Пора было уходить, возвращая Миру его свободу, но Он не удержался – и поглядел на юг, на темный почти неразличимый Новочеркасск. Замер. Лицо – человеческое, еще живое. Это лицо он помнил – недвижное, сумрачное, с неаккуратной щеточкой седеющих усов.
Алексей Максимович Каледин. Не погибший, но помнящий свою смерть.
И тут Он понял, что всех троих: девушку, отважного партизана, мрачного Командора – связывает одно и то же. Вода вышедшей из берегов Реки Времен плеснула на них. Живая? Мертвая?
Ему показалось, что ответ очень прост. Он прислушался к Себе, но не успел. Исчезло небо, задернувшись железной завесью, заиндевевшее оконное стекло скрыло серую ночную степь, в ушли ударил грохот вагонных колес…
Нет, не грохот – смех. Мир, вновь ставший Самим Собой, смеялся над самонадеянным Творцом.
Подошвы коснулись земли, и я чуть не скользнул вниз, с невысокой насыпи. Не рассчитал, тело вспомнило вес автомата ('Отделения, к машине!'), среагировало, но, «мосинка» со штыком оказалась не в пример тяжелее. Выпрямился, чертыхнулся сквозь зубы. Хорошее начало, добро еще на ногах устоял…
– Господин полковник!
Справившись с неподъемной винтовкой, я все-таки решился и заскользил по склону, чтобы не мешать выгрузке. Двери настежь – приехали. Морозовская, сэр!
…За серой дымкой утреннего тумана над заснеженным полем. Ориентир – солнце, вправо два. Розовое пятно поздней зари, легкий пар изо рта, вкус недопитого кофе, ноющая боль в висках. А еще говорят, «Шустов» и похмелье – две вещи несовместные…
– Господин полковник! Ваше высокоблагородие!..
Найдите вы полковника, наконец! Ни порядка, ни… Стоп! Полковник – это же…
– Ваше высокоблагородие! Возле насыпи обнаружены неизвестные люди. С оружием. Спрашивают капитана Филибера. Насколько я понимаю…
Незнакомый молоденький поручик из ростовского отряда. Докладывает с видом Индиана Джонса. Сюприи-и-из! Только тормознули, только из вагонов высыпали – и на тебе, артефакт. На сером снегу волкам приманка: пять офицеров, консервов банка…
– Ведите!
Скользота под ногами, иней на башлыке, винтовка-зараза оттягивает плечо. Ну почему Государь не повелел принять на вооружение систему Нагана? Все-таки полегче будет.
…А ты популярен, Филибер, прямо Гамадрила какая-то! Не иначе Автономов привет передает…
– Вот…
'Вот' – неподалеку от насыпи, возле старого, забитого досками, колодца. Штыки против штыков. Тугими затворами патроны вдвинь!.. Слегка растерянные ростовчане, несколько Зуавов, но тоже незнакомых, из недавних новобранцев – и два десятка хмурых парней. Плечо к плечу, штык к штыку. Пулемет на треноге. «Кольт-Браунинг», мамма миа!..
– Господин полковник, они говорят…
Мало ли что говорят! Главное, кто «они». Лица под шапками, башлыки под самый нос, только у того, который впереди и без винтовки, знакомая бескозырка. И бушлат приметный. Неужели…
– Старший комендор Николай Хватков! Товарищ Кайгородов, привел 2-ю роту. В наличие – двадцать один человек, раненых нет, больных нет.
Комендор подбрасывает ладонь к бескозырке. Штыки медленно опускаются. Внезапно над строем взмывает знакомый значок. Красный.
Вот даже как…
Подхожу ближе, всматриваюсь в лица. Узнаю. Почти все – еще с Лихачевки, с первого боя. Гвардия!
Смотрю на огромное красное солнце, не спеша поднимающееся над стылой степью. 'Много дней, веря в чудеса, Сюзанна ждет…' А я уже не верил! 'Целься в грудь, маленький зуав, кричи 'Ура!'…'
– Здравствуйте, товарищи бойцы!
– Здра-а-а-а!
– Сбег я из госпиталя, товарищ Кайгородов. Подлечился – и сбег. Эти самые… из ВЧК которые, ко мне шибко присматриваться стали. Нашел отряд, а вас-то и нет. 2-я рота митинг провела, решила в Царицын к Автономову податься, он, вроде, социалистов собирает, чтобы за единую платформу, значит. Поглядел я – какая на хрен, извиняюсь, платформа! Банда – бандой, да еще комиссары из Питера понаехали, чтобы правильную линию, значит, проводить. До ближайшей стенки… Вот мы с ребятами вас и решили дождаться. Только, Николай Федорович, пусть рота останется и значок красный останется, офицера же поставьте из юнкерей наших. Своим, знаете ли, веры больше. А Веретенников с остальными дурнями сейчас аккурат в Морозовской. Мы с товарищами посовещались и решили: в плен не брать. На кой черт, опять-таки извиняюсь, нам эти переметчики? Ну, а как там мой Норденфельд? Соскучился, знаете…
