Поехали-и-и!..
Он уже наловчился выкраивать редкие минуты радости – от боя до боя, от беды до беды. Неправда, что жизнь – вроде зебры, она лишь со стороны такая. Можно научиться растягивать белые полосы в огромное поле, бесконечное, уходящее за самый горизонт. Гони, гони, не оглядываясь, а вокруг белым-бело, светлым-светло…
Гони-и-и-и-!..
Лицо любимой женщины, крепкое рукопожатие друга, веселые рычание заокеанского мотоцикла, первая затяжка чудом раздобытой папиросы с ваткой в мундштуке… Остановись, мгновение, ты бесконечно и вечно, как белое поле под весенним донским солнцем, как поцелуй перед рассветом, как тишина между разрывами гаубичных снарядов. Вперед, вперед, по белой земле к белому горизонту, черного нет, оно далеко, до него еще целая минута, секунда, полсекунды… Разве что строчка никак не подберется, ускользает, не клеится. 'По Прошлому ходила большая Гамадрила. Она, она… Прыгучая была!'
– Это, конечно, еще не чай, безделица. Вот осенью, доживем ежели, я вам, Николай Федорович, нечто особое заварю. Но и сей отвар небесполезен, трава молодая, можно сказать, юная… Пробуйте, пробуйте!..
Я перехватил горячую жестяную кружку полотенцем, поднес к губам, поглядел вопросительно. Полковник Мионковский улыбнулся в бороду, кивнул. С богом!
Г-горя-я-яч-ч-че-е-е-е!.. Но… Ничего! Даже очень ничего. Словно весеннюю степь отхлебнул.
– Этим и развлекаемся. В дивизионе на спиртное – полный запрет. Это не может не радовать… Что касаемо задачи, вами поставленной, то она вполне решаема. Не слыхивали о 'сыпингайской обороне'? Ее еще «гнездовой» именуют? С вашего разрешения до вечера поработаю, а там буду готов доложить…
Спокойствие Леопольда Феоктистовича успокаивает, согревает не хуже травяного чая. Да, имеется задача. И Брундуляк-Подтёлков имеется со всем воинством его. И четыре бронепоезда на непроходимой «железке». Значит, надо поработать до вечера, подумать…
Мионковского я застал в пустом гнезде Донских Зуавов. Разлетелись кто куда, ни Голубинцева, ни Згривца, ни Иловайского, ни маленьких Гаврошей, ни верного комендора Николая Хваткова. Хивинский – тот вообще ломоть отрезанный, при своих броневиках и мотоциклах. Все при деле, все на войне. Солнышко светит, шмели гудят над молодой травой, ветерок теплый веет… Война!
Зато артдивизион на месте. Поголовно непьющий – что не может не радовать. И Леопольд Феоктистович на месте – среди молодого пополнения, мальчишек в синих погонах, ценителей травяного отвара. Смотрят вчерашние кадеты и гимназисты на ветерана Шипки, моргнуть не решаются, а наш Рere Noёl им про прицелы и затворы втолковывает. Идиллия!
А больше никого, тихо, скучно. Мелькнула за невысоким забором-тыном знакомая ряса. Мелькнула, сгинула. Никак отец Серафим Анчихриста узрел – да и дематерилизовался? Или почудилось? Свят- свят!..
– Не это меня волнует, Николай Федорович. И даже не грызня в штабах… Считайте, шесть десятков лет служу, а все никак не в толк не возьму – откуда штабы берутся? Словно поганки после дождя растут! Но это беды привычные, неизбежные… Иное плохо. Николай Федорович. Новочеркасск мы освободим, и Ростов освободим, и весь Дон. А дальше что? Дальше – Россия!
Пью чай, вдыхаю травяной аромат. Слушаю. Все верно, дальше – Россия. От моря Белого до моря Желтого, от Кушки до Романова-на-Мурмане, от Бреста до моего Алтая. 'Иногда думаешь, кого мы освобождаем? И зачем?' Не только Голубинцев об этом думает. Не он один понять не может.
– Мне переучиваться поздно. Я, Николай Федорович, монархист – истинный, прирожденный, без всяких демократий и конституций. Вы, как догадываюсь, убеждений иных, друг ваш Чернецов – третьих. Пока мы вместе, и хвала Небесам, но придется определяться. И не в Москве – раньше. Эта война – гражданская. Первый же встречный имеет полное право на вопрос: 'како веруешь?', за что кровь лить собираешься? За царя ли, за республику, за вольный Дон, за, прости господи, анархию – мать порядка?
Пью чай. Киваю. Весенний настой внезапно начинает горчить. Нет, не внезапно. Так и должно быть. Так было…
– Дело не во мне лично. Перетерплю, хоть и плохо умирать придется. Однако, что выбрать? Окраины: Дон, Сибирь, Лифляндия с Курляндией, Малороссия – на любую власть согласятся, ежели права их сохранят и новые прибавят. Но Россия, Русь? Для офицерства монархия – это жизнь, устав и порядок, естественный ход вещей от кадетских погон до салюта над крышкой гроба. Для крестьян, особливо тех, чьи деды в крепости были, царь – это барские хоромы, порушенные невесты, плети на конюшне, сапог в рыло. Не переубедить – такое даже не в сердце сидит, в спинном хребте. Баре против мужиков – и у каждого своя правда. Это, Николай Федорович, не Карл Маркс. Это Емелька Пугачев, когда режут всех, кто в немецком платье и вешают ребром на крюк за пятна пороха на ладонях. Что скажем, когда спросят? Я – не знаю. А вы знаете?
Молчу. Горчит весенний чай. Горчит донская степь.
Главное преимущество револьвера «Наган» (естественно, в «офицерском» варианте) – простота и надежность. Надвигающийся барабан дает возможность вести огонь, положив оружие на сгиб руки или из кармана, что исключается при стрельбе из большинства других систем из-за прохода раскаленных газов в микрощель между стволом и барабаном. «Наган» хорош и тем, что достаточно массивен для использования в качестве «травматического» оружия – им можно ударить. Причем очень основательно.
Дальше начинаются недостатки. Первый и основной: самая нерациональная система заряжания и разряжания. Гильзы надо выталкивать по одной, поворачивая барабан, после чего в таком же порядке вставлять патроны. В бою времени на это не будет.
Кроме того, носить в обычном кармане «Наган» невозможно. Сегодня я в этом убедился, пожертвовав собственным пальто. Внутрь оружие я все же втиснул, но при попытке достать карман был порван. Неудивительно, длина револьвера – 23,5 см. Носить же «Наган» в кобуре при поясе (даже в самой удобной, послевоенного выпуска) не слишком практично. Рукоятка револьвера в идеальном случае должна быть на уровне руки. Примечательна «ковбойская» схема – револьвер висит на бедре, кобура привязывается к ноге. Но в таком виде по улицам не походишь.
Размышление сии стали результатом очередного посещения тира. К сожалению, поход был омрачен сильным приступом боли. Догнала! Скрутило как раз возле тира, на главной парковой аллее. Пришлось сесть на ближайшую скамейку и переждать, стараясь не подавать виду и не пугать прохожих. Обидно! Прекрасный весенний день, солнце, ветерок – и то, что подкрадывается изнутри. Времени меньше, чем я предполагал, и
