– Скоморохи мы коломенские, – бодро отвечал Прохор Иванович. – В Москву пришли по приглашению великого московского князя Дмитрия Юрьевича Большого. Пир он хотел устроить, вот и нас позвал, велел к самому Рождеству поспеть.
– В Москве нет великого князя, – ответил караульный. – Пускать никого не велено. В посадах заночуйте.
– Мил-человек, да к кому мы сейчас пойдем? – взмолился Прохор. – Ведь не знаем мы никого в посадах. А в городе нам есть где переночевать. Пожалел бы ты нас. Тяжкий путь проделали, и все пешком. Разбойники нас пограбили, коней наших отобрали, самих едва живота не лишили. Ну посмотри на нас, неужели мы на воинов или на татей похожи? Если хочешь, так мы тебе еще песню споем или сыграем! И в Москве, слышим, праздник идет, народ-то Рождество встречает.
Оконце в воротах отомкнулось, и вратник разглядел отрока в бабьем платье, другой держал гусли, третий бесовскую маску напялил. По всему видать, и вправду скоморохи.
– Ладно, пущу я вас! Возьму грех на душу, только никому более о том не говорите.
Ворота натужно заскрипели, поддаваясь невидимой силе, широко открылись.
Прошка махнул рукой и, увлекая за собой остальных отроков, ворвался в Кремль. Он ударил мечом стоявшего вратника, а тот, глядя в лицо Прошки, прошептал:
– От беса смерть принял. – И, зажав рану ладонью, тяжело опустился на землю.
Стоявшие рядом отроки поспешили на помощь десятнику.
Прошка Пришелец уже орал:
– Эй, вы! Мы пришли от князя Василия Васильевича, законного хозяина Московской земли! Помогите нам изловить супостатов, и тогда государь вас пожалует. Здесь, под Москвой, стоит дружина Василия Ярославича, если вы убьете нас сейчас, то часом позже серпуховской князь не пожалеет никого! Один Шемяка остался. И войско у него небольшое, а за Василия Васильевича и татары клятву дали.
Весть о том, что татары за великого князя, подействовала на многих. Слишком памятно было пленение Василия Васильевича, тогда ордынцы и заполонили Московскую землю.
Стража московская остановилась. Вперед вышел мужик в красном кафтане и без брони. По всему видно, что он здесь старший.
– Я всегда Василию Васильевичу служил и никогда от него не отказывался, просто попутал меня бес на старости лет, вот и присягнул окаянному. Законному князю хочу служить, Василию Васильевичу. А ты кто таков будешь?
– Прохор Иванович, ближний боярин великого князя Василия. Слыхал о таком? – дерзко спросил Прошка.
– Как не слыхать, – оторопел мужик и, оборотясь к страже, изрек: – Отроки, вот наш господин. Слушайтесь его, как сыновья отца, дожидайтесь, пока Василий Васильевич придет. Что нам делать теперь, Прохор Иванович?
– Изловить бояр Дмитрия Шемяки.
– А далее что делать прикажешь?
– Там видно будет.
Стража побежала выполнять наказ Прошки. Город еще ничего не знал. Слышались удары бубна, кто-то из парней голосисто распевал песни, а скоморохи без устали танцевали на улицах, будоража бесшабашным весельем город.
Прошка обернулся к детине и сказал:
– Кажись, все идет своим чередом. Езжай теперь к Владимиру Ярославичу, пускай в Москву полк шлет! А вы со мной, – махнул он страже, которая уже поснимала наряды, повыбрасывала страшные маски и готова была выполнить наказ боярина. – Во дворец!
У дворца собрался народ, слышался смех, один из скоморохов, с бубенцами на шее, шутливо заигрывал с девками, вытаскивал их в круг. Молодухи поначалу смущались от общего внимания, прикрывали лица платками, а потом, осмелев, павами плыли в танце.
Прошка поднимался по лестнице прямо в великокняжеские покои, следом, бренча оружием, стараясь не отстать от боярина, торопились остальные.
– Кто таков?! – преградил Прошке дорогу страж в позолоченной кольчуге. – Пускать не велено.
– Вяжи его! – приказал боярин.
Его скрутили, завязали поясами руки и ноги и, словно куль, бросили в угол.
Прошка вошел в сени. Навстречу ему выбежал юноша, судя по одежде, из дворовой челяди, и, озираясь на окровавленный клинок Прошки, заговорил:
– Истопник я при дворе великой княгини, а больше ни в чем не повинен…
– Где наместник Шемяки?
– Я его в горнице захватил, – обрадовался истопник. – Лежит он, связанный, под лавкой.
– Как захватил-то? – подобрел Прохор Иванович.
– Я как услышал, что воины Василия Васильевича в городе, так сразу сюда поскакал. А Федор, Шемякин наместник, уже из конюшни выходил с конем поседланным, так я его хватил сковородкой по башке и в терем оттащил.
– Сковородкой, говоришь? – переспросил, улыбаясь, Прошка.
– Сковородкой, – радостно подтвердил истопник.
– Как звать тебя? – спрашивал Прошка.
– Георгий.
– Победоносец, стало быть, – пошутил боярин. – Хорошо, при моей особе посыльным будешь. Теперь покажи, где наместник лежит.
Федор Галицкий лежал в углу горницы, связанный по рукам и ногам. Он истошно матерился, извивался, как змей, и, когда в палату вошел Прошка с воинами, он заорал на них:
– Ну что стоишь, глаза вылупил?! Вели наказать того, кто меня бесчестью предал! Что молчишь?! Неужто не признаешь Дмитриева наместника?! Вернется Дмитрий Юрьевич, наябедничаю на тебя, тогда он с тебя башку снимет! Что молчишь, нечестивец, харя твоя окаянная!
Прохор не удержался от улыбки:
– Позором твоим любуюсь.
– Мать твою! Мало тебе моего бесчестья, так ты еще и челядь нерадивую пригреваешь! – Он увидел за спиной своего обидчика.
– А ну-ка тащите его вон из горницы, пусть в темнице посидит! – распорядился Прохор.
Веселье в Москве приутихло, девки разбежались по дворам, да и скоморохам стало не до шуток, опасливо озирались они на вооруженных дружинников, которые рыскали по городу, забегали в палаты, до смерти напугав своим грозным видом дворовую челядь, хватали мятежных бояр за шиворот, тащили в темницу.
Скоро весь город знал, что дружина Василия Васильевича вошла в Кремль. Бояре Дмитрия Шемяки спешили спастись бегством и, бросив домочадцев, садились на коней и уезжали из Москвы восвояси. Однако удавалось уйти немногим: бдительная стража хватала их у ворот, стаскивала с коней и, не считаясь с чином, подзатыльниками гнала к княжескому двору, где свой суд чинил Прохор Иванович.
Он обходил нестройные ряды бояр, сбивал с них шапки, а тех, кто особенно протестовал, широко размахнувшись, бил в зубы. А потом, глядя на кулак, сетовал:
– Все костяшки о противные морды ободрал. – И, глянув на Георгия, который, как собачонка, теперь не отставал от него ни на шаг, сказал: – Теперь ты бить будешь, у тебя кулак крепче.
Боярин Прохор Иванович заметил среди вольных людей верзилу саженного роста (до макушки которого и рукой не дотянуться), спросил строго:
– Кто таков?
– Сын боярский… боярина Федора Галицкого…
– Вот оно что! – возликовал Прошка Пришелец. – Дай ему, Георгий, по зубам!
Георгий засучил рукава кафтана по самый локоть, примерился и с размаху саданул детину в подбородок. Верзила покачнулся, словно раздумывая, а стоит ли падать, отступил на шаг, а потом, запутавшись в полах кафтана, растянулся во весь свой саженный рост.
– Силен ты! – похвалил Прошка.
