Мужичок стремительно скрылся в дверном проеме, а Крестовый решительно двинулся к поверженному им пареньку. Мартынов тоже встал с кресла и на всякий случай продолжал держать раненого на мушке.
Парень все-таки сумел вынуть «наган». Но Крестовый был рядом и ударил лежащего носком ботинка по запястью. Оружие отлетела в сторону. Паренек витиевато выругался.
– Значится, так, родный. – Кеша опустился рядом с парнем на корточки. Пола его пальто коснулась грязного деревянного настила. – Разговор у нас с тобой будет короткий. Отвечаешь откровенно и доходчиво – останешься живым и невредимым, а нет – сам понимаешь, церемониться нам с тобой нет никакого прока. Уловил мою мысль?
Для пущей убедительности Крестовый приставил дуло «нагана» к пухлым губам паренька.
– Что вам от меня нужно? Кто вы? – испуганно пролепетал тот.
– Спрашивать буду я, – осадил парня Крестовый. – Кликуха у тебя есть?
– Имеется.
– Какая?
– Косой.
Крестовый усмехнулся и коротко бросил взгляд на Мартынова.
– Очень наглядно, – сказал он после небольшой паузы. – Чувство юмора мне всегда импонировало. Так вот… «Кто мы» – вопрос несущественный. А вот «что нам нужно» – это я тебе охотно отвечу. Ищем мы Пафнутия Бесшабашного. Его самого и пристяжь его. Большой интерес у нас до личностей их имеется. Так что рассказывай скоренько, где схоронился Пафнутий. Считать буду до трех, но очень медленно. Чтобы ты все как следует обдумать успел, Косой…
Глава 2
Поповский фарфор
Дно сейфа сплошь устилали пачки перетянутых банковской лентой купюр. По всему было видно, антиквар Савелий Борисович Акимов умел обделывать свои дела. К старости его состояние составило не менее семи тысяч рублями и, видимо, столько же еще можно было выручить из всего хлама, который наполнял его дом. Здесь можно было встретить и иконы, уцелевшие еще со времен гонения на христиан, и посуду XI века, и золоченые складни да кресты, и прочие предметы старины, иные из которых могли бы служить предметом зависти для любого маклака. Стены, включая коридорные, сплошь увешаны были многочисленными Рубенсами, Джордано и Рафаэлями, искусно подделанными безызвестными живописцами из подмосковной глубинки…
Медвежатник аккуратно переложил деньги из сейфа в чемодан, и в это время за дверью со стороны сеней послышались голоса. Рука Поликарпа машинально скользнула в карман пальто, где неизменно покоился «наган». Столь раннее появление в доме хозяина никак не входило в планы Поликарпа. Да и само явление старика домой в столь ранний час было куда как странным. Митрофан, правивший пролеткой медвежатника, был наущен при любом подозрительном экипаже, приближавшемся к дому, тут же сообщать Поликарпу особым свистом. Никакого знака от кучера не последовало. Следовательно, можно было предположить, что Акимов явился домой пешком. Но что тогда заставило старьевщика прервать ежедневный моцион вдоль набережной Москвы-реки? Как следовало из недельных наблюдений Поликарпа за распорядком Акимова, старик всегда в определенный час вечером брал экипаж, доезжал до речки, гулял там пару часов, затем у Дорогомиловского моста подзывал первого подвернувшегося извозчика и возвращался домой. А дом его находился по ту сторону стены Китай-города. Близ Сухаревского рынка. Путь не ближний. В общем, вся прогулка занимала не менее двух – двух с половиной часов…
Скрип дверных петель, донесшийся из коридора, заставил медвежатника прервать рассуждения. Поликарп быстро огляделся. Спрятаться в кабинете было негде. Стол, пара стульев, небольшая софа, бюро в простенке между окнами – вот и вся мебель. Взгляд остановился на тяжелых гардинах, закрывавших окна. Учитывая, что старик туг на ухо, вполне можно было избежать лишнего шума. Пускать в ход оружие Поликарпу страсть как не хотелось. На выстрелы сбегутся соседи, а то и околоточный где-нибудь рядом окажется…
Поликарп толкнул дверцу сейфа и бросился к окну. Жесткий звонкий удар заставил его остановиться. Он обернулся. Дверца, вместо того чтобы захлопнуться, с лязгом отскочила от рамы, являя взору смотрящего опустошенное нутро несгораемого шкафа. Поликарп вернулся к сейфу и наскоро осмотрел замок. Собачку, как назло, заело. Времени, однако, не оставалось. В коридоре уже послышались шаги. Вскоре за самой дверью кабинета раздался голос Акимова с характерным картавым выговором.
Поликарп успел лишь прикрыть дверцу. Затушив свечу, он метнулся к окну. Дверь кабинета открылась.
– Дело вы замыслили непростое, Иван Афанасьевич. Таможенники в Оренбургской губернии – народ ушлый. Всю душу из вас вытрясут, прежде чем дело сладится. – Акимов переступил порог кабинета. – Там без надлежащих документов партию товару никак не пропустят.
– Ну, тут уж токмо на вас вся надежда, Савелий Борисович! Токмо на вас! – с жаром оборвал старьевщика гость Акимова.
Между занавесями был небольшой просвет, но чтобы увидеть что-либо, медвежатнику надо было переменить позу. А это было слишком опасно. Гардины колыхались при малейшем его движении. Поликарп лишь развернул дуло «нагана» в ту сторону, откуда доносились голоса.
Кто-то из собеседников выдвинул стул.
– Все продумаю, Савелий Борисович. – Собеседник антиквара, видимо, был человек темпераментный. Говорил он быстро и неразборчиво, проглатывая окончания слов. – Кто подлинный поповский фарфор от подделки отличить сможет? Никто! Только специалист-с. А где в Ориенбурге такие знатоки? Нет их. А что до бумаг касательно, о подлинности то бишь чашечек да блюдечек моих… То уж тут я на вас всецело рассчитываю, Савелий Борисович. А за товар я уже сам, так сказать, отвечаю. Можете не беспокоиться. Ну истинно поповский фарфор. Не отличишь ни в жисть.
Поликарп все же решил осторожно выглянуть из своего укрытия. Акимов сидел на стуле возле письменного стола. В руках было перо. За спиной у него стоял приземистый толстый человек в длинном не по росту сюртуке, доходившем ему чуть ли не до колен. Медвежатник перевел взгляд на сейф. Зияющий между дверцей и пазами черный зев время от времени высвечивало мерцающее пламя свечи. Но ни Акимов,
