объезжали окольными путями, не платя в казну ни того, ни другого государства ни единого медного гроша.
– Да разве это граница? – издевательски продолжал куражиться демон. – Где контрольно-следовая полоса? Где столбы с натянутой колючей проволокой? Где сами лихие погранцы, и чем же, в конце концов, здесь занимается народ двадцать восьмого мая, когда улицы всех городов, городишек и даже деревень должны запруживать толпы пьяных разновозрастных парней в зеленых фуражках? Скукота!
– Не о том ты толкуешь, Шмуль, – резонно заметил Гвенлин. – Если бы, как ты говоришь, улицы городов запруживали стражники, значит, их было бы много. А если бы их было много, тогда мы не смогли бы так просто пересечь границу. Не так ли?
– Да согласен я, согласен! Ты, Гвен, не обращай на меня внимания – это я так, порядка ради ворчу. В одной песне поется: «У широких берегов Амура часовые Родины стоят». Для чего стоят, не знаешь? А для того, чтобы самураи не перешли границу у реки. А здесь не то что отдельно взятый самурай, целая самурайская армия через границу пропрет буром, и никто этого не заметит, тогда прощай независимость и суверенитет.
– Не получится, Шмуль, – поспешил опровергнуть пессимистический прогноз демона начитанный Гвенлин. – Пока армия вторжения соберется под знамена полководца, все окрестные соседи об этом узнают и успеют предпринять превентивные меры. К тому же еще до того, как этот полководец отдаст приказ о мобилизации, его штабные офицеры растрезвонят об этом во всех кабаках и публичных домах, мол, какие мы герои, скоро наши копья и мечи напьются вражьей кровушки. Поэтому не переживай, мой беспокойный Шмуль, – никакой самурай границу по-тихому ни у реки, ни в другом каком месте никогда пересечь не сможет, поскольку он очень шумный.
– Да ну тебя с твоими несокрушимыми логическими построениями. Тебе про Фому, а ты про Ерему. Я всего лишь за то, чтобы государственная граница была похожа именно на государственную границу, а не на заросший бурьяном противотанковый ров времен Второй мировой войны, – обиделся демон и некоторое время протопал молча, изредка бросая недоуменные взгляды на откровенно дрыхнущего магического корня. Наконец он не выдержал и, подойдя поближе к спящему, тихонько произнес: – Кто спит… – а затем что есть мочи гаркнул, как, бывало, орал на своих занятиях лагерный политрук: – Встать!
Бедный Мандрагор от такой неслыханной провокации едва не покатился кубарем с плеча своего добровольного носильщика.
– Ну ты и гад, демоническая харя, настоящее исчадие ада! – обиделся корень.
– А ты не спи в походе! – весело оскалился Шмультик. – Мало ли какая опасность может подкрасться к нам сзади.
Благодаря своевременному вмешательству Гвенлина очередной конфликт между Мандрагором и коварным демоном не перерос в откровенный мордобой. На этот раз юноша, признав правоту слов демона, сделал своему наезднику внушение:
– Шмуль в данном случае прав. Спать тебе, корень, нужно поменьше. Потеряешься по дороге, где тебя потом искать? Голосок у тебя не ахти какой громкий – не докричишься. Пропадешь без нас один в лесу. – Запугав до смерти любителя поспать на ходу, Гвен вдруг ни с того, ни с сего задал ему вопрос: – Мандрагор, почему после приема пищи ты продолжаешь оставаться все таким же легким, как до него? Вот, например, за завтраком ты умял две тарелки каши, в кустики не отлучался, значит, по логике вещей ты должен потяжелеть именно на эти две тарелки, я уж и не вспоминаю про твой вчерашний ужин.
Оскорбленный до самой глубины своей чувствительной натуры магический корень хотел тут же вскипеть в праведном гневе, поскольку по собственному опыту знал, что лучшая защита – нападение. Но, взглянув в ясные очи юноши, понял, что его никто не желает как-то зацепить или обидеть. Также он понял, что Гвену вовсе не из жадности, а из чистого любопытства хочется знать, куда пропадает еда.
– Об этом тебе лучше было бы спросить у моего создателя Моргелана – меня он в магические тонкости своего ремесла никогда не посвящал, но поскольку старый колдун больше никому ничего и никогда рассказать не сможет, давай отнесем этот феномен к разряду необъяснимых и забудем о нем.
– Ну что же, – разочарованно пробубнил Гвенлин, – заметано, пусть будет необъяснимый феномен…
После удачной операции по пересечению границы наша троица вышла к лесу и двинула в глубь королевства Ингерланд по тропинке, петляющей между вековыми дубами, буками и грабами. Путешественники уже собирались остановиться на обеденный привал, поскольку солнце незаметно перевалило точку зенита, и даже под кронами деревьев стояла невыносимая духотища, однако густая чаща резко оборвалась, и лесная тропинка уперлась в мощенный булыжником широкий тракт. Именно здесь, в тени раскидистого платана, было принято коллегиальное решение переждать полуденную жару, а заодно и подкрепиться…
Вслед за тем, как пара караваев, а с ними увесистый ломоть колбасы, четверть головки сыра вперемешку с луком, чесноком и сорванными по дороге плодами дикорастущих груш и абрикосов были буквально сметены проголодавшимися путниками, Гвен и Мандрагор решили немного вздремнуть. Очередная вахта по обеспечению покоя отдыхающих, как обычно, досталась демону, который по этому поводу с философским видом процитировал старинную лагерную поговорку:
– Кто не курит, тому тачки толкать.
Однако на сей раз желающим побаловать себя послеобеденным отдыхом не удалось сомкнуть глаз, поскольку где-то неподалеку раздалось лошадиное ржание, затем цоканье подкованных копыт и неровный стук деревянных колес по дорожному покрытию. Вскоре из-за поворота показалась груженная доверху сеном телега, которую с превеликим трудом тянули два здоровенных битюга рыжей масти. Рядом с транспортным средством вышагивал невысокий бородатый мужчина лет за сорок. Время от времени он охаживал лошадок вожжами по бокам и спинам без обычных в этом случае громких комментариев по поводу тех или иных особенностей характера и прочих недостатков своих саврасок.
– Странный какой-то мужичонка! – удивленно воскликнул Гвенлин. – Немой, что ли? Лошадки явно подустали или сачкуют от жары. Да сейчас на весь лес должен стоять его мат-перемат! К тому же стожок сена почему-то необычайно много весит. Такой обычно с легкостью тянет одна дохлая лошадка, а тут два тяжеловоза еле ноги волокут от усталости. Что-то здесь не так, друзья мои, надо бы проверить, что за тип, а заодно порасспросить о житье-бытье местного люда.
– Отлично, вот этим я сейчас и займусь, – плотоядно ухмыльнулся демон. Затем он вскочил на ноги, неспешной походкой вышел на середину тракта и остановился, терпеливо ожидая, когда телега подъедет поближе.
Завидев незнакомца явно сомнительной наружности, да еще и одетого в невиданное в этих местах платье, мужчина натянул вожжи, а когда лошадки остановились, сам встал столбом, размышляя, чего ожидать от непонятно откуда взявшегося типа.
– Будь здоров, батя! – приветливо ощерился Шмультик. – Как дела? Откуда, вестимо? Погодка вроде бы ничего.
Покончив с приветственными формальностями, демон, не обращая внимания на обалдевшего возницу, направился прямиком к телеге, бесцеремонно запустил руку в стог и, что-то нащупав в его недрах, громко воскликнул:
– Ба!.. С покоса едем, сена нет, дрова везем! Откуда бревна, отец, и по какой причине маскируемся, будто партизаны из отряда легендарного Ковпака? – Затем, подойдя к мужику почти вплотную, доверительным полушепотом поинтересовался: – А может быть, мы дровишки-то попросту тырим из барского леса?
На хитроватой физиономии пойманного за руку практически на месте преступления воришки в мгновение ока пронеслась целая буря эмоций. Сначала ее исказила злая гримаса, а рука возницы сама собой потянулась к топору за поясом. Однако, заметив возлежащего в тени дерева Гвена и оценив по достоинству ширину плеч бывшего ученика чародея, мужчина поумерил свой воинственный пыл и, грохнувшись на колени перед Шмультиком, запричитал на всю округу:
– Не велите казнить, милостивый господин! Не обогащения ради, токмо прокормления своего многочисленного семейства для! Семеро деток мал мала меньше по лавкам сидят, есть просят…
– Да заткни ты пасть! – Демон уже и сам пожалел, что так напугал человека. – Мы не судебные приставы, не лесничие и вообще мы не местные, шагаем по своим делам, никого обижать, а тем более
