брала его руку в свои длинные пальцы и уводила под зеленый балдахин на широкую постелю. У самого изголовья ярко полыхал желтый фонарь, который бесстыдно освещал каждую пядь ее чистого тела.
Оболенский набросил полушубок, отер куском мешковины голенища сапог, думая о том, что до утра пребудет в объятиях великой княгини, когда в ворота постучали.
Лениво, больше по обязанности, тявкнул огромный пес, а потом дворовый приказчик в сердцах обругал нежданного гостя и поволочился отпирать ворота.
– Кого тебе? – услышал Овчина сердитый голос слуги.
– Князя мне надобно повидать… Ивана Федоровича.
– А знаешь ли ты, дурень, что князь сейчас отдыхает, а ежели просьба к нему какая имеется, так иди в Челобитный приказ, – все более горячился приказчик.
Зная пылкий норов своего слуги, конюший понял, что через две фразы тот крепко огреет гостя по затылку.
– Грамота у меня к Ивану Федоровичу имеется.
– От кого грамота?
– Не велено глаголить всякому, а сказано в руки князю передать.
– Так ты еще и препираться надумал, – серчал приказчик, поудобнее прилаживая клюку в руке.
Оболенский вышел на крыльцо и гаркнул на горячего отрока:
– Гришка, поди прочь! Сказано было тебе: разузнать сначала, а уже потом со двора провожать. Прижму я тебе нынче хвост.
– Иван Федорович, проходимец этот до твоей милости добивается, вот я и хотел супостата проучить.
– Кто таков? С каким письмом прибыл?
– С важною вестию я пришел от подьячего Семена Мальцева.
– Так, – припомнил конюший слухача государыни. – О чем подьячий молвит?
– Семен глаголет, что Андрей Иванович Великий Новгород поднять хочет супротив великого князя московского и государыни.
– Вот как?! – Князь ступил с крыльца. – Что еще говорил подьячий?
– Велел передать, что собирается у князя Андрея много лишних людей, что смущают его речами изменными и торопят выступать в Великий Новгород. В этой грамоте, Иван Федорович, все как есть изложено.
– А сам ты кто таков? – князь взял из рук гонца посланьице.
– Андрей я, из боярских детей князя Ростовского.
– В Москве желаешь служить? – Оболенский разорвал печать.
– Не смею мечтать о такой чести.
– Быть тебе отныне при малолетнем великом князе стольником.
– Спасибо за пожалование, Иван Федорович. Век доброту твою помнить буду.
Иван бодро поднялся по ступеням лестницы и, потеснив двух дюжих рынд, широко шагнул под низенький свод арки. В вечерние часы хозяевами бесконечных коридоров и переходов кремлевского двора становились ветхие старухи, чье змеиное шипение можно было встретить в каждом закутке. В праздники их скапливалось такое огромное количество, что московский двор напоминал богадельню, а нищих и убогих здесь бывало куда больше, чем перед церковными соборами.
У дверей государевых палат Иван Федорович заприметил трех старух в черных платках.
– Вот он явился, ирод! Бесчестит нашу государыню, – прошамкала одна из старух.
Она была настолько старая, что испугать ее не сумела бы даже сама смерть, а гнев конюшего для нее, что крапива для покойника.
Поднял Иван Федорович клюку, чтобы огреть охальницу по сутулой спине, но раздумал.
– Шли бы вы поздорову, юродивые. Не ровен час прибить могу.
И, не дожидаясь ответа, он проследовал в государеву спальню.
– Матушка… Елена Васильевна, – отстранился малость от великой княгини конюший, – не до ласк мне сейчас. С известием гонец от Семена Мальцева прибыл.
Руки государыни безвольно свесились.
– Что же он поведал?
– Андрей Иванович князя Пронского послал к тебе с вестью. Дескать, не обижала бы ты его недоверием, а показала бы милость свою и жаловала, как прежде. А только ведомо Пронскому о том, что старицкий князь хочет ехать в Новгород и Литву, чтобы собраться с силою и выступить супротив тебя, государыня-матушка, и малолетнего великого князя.
– Что же делать мне теперь, Ванюша? Подскажи, один ты у меня остался.
– Андрей Иванович норовит скрыться от нашего присмотра. Что бы ты ни говорила, государыня, а только не послушает тебя старицкий князь. Жив был Василий, так боялся его Андрей, а сейчас на него совсем управы не найти. Если и может кого-то князь послушать, так это митрополита Даниила. Пусть святой отец наставит мятежника на путь истины.
– Поступай, Ванюша, как считаешь нужным.
И Овчина-Оболенский почувствовал на своей шее жаркое прикосновение губ великой княгини.
НЕУДАЧА МИТРОПОЛИТА
Митрополит Даниил не любил дорогу, а потому на просьбу великой государыни отъехать в Старицу согласился не сразу. Он отговаривался тем, что застудил ноги. Владыка предлагал отправить вместо себя симоновского архимандрита и спасского протопопа, которые не однажды уже исповедовали старицкого князя и давали ему причастие. Но государыня Елена Васильевна оказалась настойчивой, и митрополит сдался под ее спокойным, но твердым взглядом.
Даниил в сердцах проклинал раздоры в велико – княжеском доме и с досадой думал о том, что ежели в московском государстве было бы поспокойнее, то лежал бы он сейчас на печи и парил бы застывшие колени.
Вот потому блаженнейший ехал в Старицу сердитым.
Заприметив презлое лико митрополита, Андрей Иванович низко склонил голову в попытке умерить гнев святейшего.
– Ты меня, Даниил, ругал, что не привечаю я тебя, как надобно. Зато теперь тебя в дороге встретил и в ноженьки твои упал.
Огляделся митрополит – поле вокруг, да ветер нехороший сердится.
– Ты, видать, самое безлюдное место выбрал по всей Московии. Благословить и то некого.
– А ты меня благослови, блаженнейший, – улыбнулся князь.
– Не затем я государыней московской послан, – пробурчал сердито старец. – Да и дерзок ты не в меру, князь, как будто в тебя бес вселился. Опять непочтением меня обидеть хочешь? Почто от мирян оградил?
– А разве не ты, митрополит, сказал, что будто не приветил я тебя, за градом не встретив? Так что не серчай.
– Ладно, сил у меня нет с тобой препираться, и не тот это разговор, чтобы посредине поля вести. Трогай, отрок.
Под звон колоколов святитель русской земли въезжал в Старицу.
Митрополит Даниил, страдавший в последние дни еще и от изжоги, отказался от щедрого кушанья, повелел достать из котомки горсть орехов, ссыпал их на ладонь, а потом проглотил зараз.
Старицкий князь со вкусом поедал сытную поросячину и терпеливо ожидал, что молвит блаженнейший.
– Андрей Иванович, послан я к тебе государыней-матушкой. И не догадываешься зачем?
– Не ведаю, митрополит Даниил, – слукавил князь.
– Дошел до нас слух, Андрей Иванович, что решил ты отринуть от себя благословение отца своего, оставить гробы родительские, не принимать более жалованье великого московского князя и съехать на службу в Литву. Правда ли это, Андрей Иванович, или, может быть, лихие люди тебя опорочить желают?
– Не думал я, что таков приговор ты везешь, блаженнейший. А только как мне в вотчине моей
